Музыка ночи

– Царь подумал, что они с Кэрроллом мутили заодно, – сказал Блюм. – Но он кой-чего не учитывал. Ирландцы заправляют полицией, пожарной службой, муниципалкой. Под ними власть. У евреев в этом смысле власти нет. Мы – другие.

– Ты считаешь, положение улучшится с твоим приездом, когда ты начнешь докапываться до каждого парня?

– Ты в шахматы играешь?

– Нет. Играми отродясь не увлекался.

– А зря, – сказал Блюм. – Игры – отражение реальности, а шахматы – война на доске. Царь и Дэн Кэрролл бьются за влияние. А люди, которых они посылают на разные задания, – их пешки. Вот их-то в любых конфликтах и сметают первыми. Что до парней вроде нас, то мы – кони, слоны, ладьи. Если мы проявляем беспечность, нас срубают пешки, но в основном мы уязвимы перед такими же, как и мы сами.

– А Селлерс? Он кем был?

– Пешкой, которая полагала, что метит в короли.

Больше они не обменялись ни словом. Между тем они уже приближались к жилищу Уоллеса. Не было ни указателя, ни ворот, а просто прореха в линии деревьев. Узкая грунтовка, различимая лишь по отсутствию растительности, вилась через лес, а из-за кисеи бурана уже виднелся сельский домик. Смотреть особо не на что, но все равно человечье жилье: в окнах – уютный оранжевый свет, дым с искорками из трубы. Рядом стоял амбар и еще постройки поменьше. А в лесу пряталась и Уоллесова винокурня.

Вереницу машин встретил старик-хозяин. Он вышел на крыльцо с дробовиком в руке. Правду, пушку он на незваных гостей не наставил.

Тенделл затормозил и высунулся из окна.

– Давайте-давайте-ка сюда, – дал соизволение Уоллес, и Тенделл въехал во двор.

Блюму он велел не выходить из машины.

– При виде чужих старина нервничает, – пояснил он и направился к крыльцу. Хозяину домовладения было за семьдесят, о чем свидетельствовали длинные седые волосы и такая же борода. Просторное пальто с меховой опушкой он накинул на шкиперского вида свитер, из зимних сапог торчали внапуск штаны из чертовой кожи. От Тенделла не укрылось, что курки дробовика взведены, и опускать их Уоллес не спешил.

– Нам бы приткнуться на ночь, Эрл.

– С чем прибыли?

– Угадай.

Уоллес прищурился на Блюма, пока что сидящего в ма- шине.

– А с тобой кто еще пожаловал?

Тенделл ухмыльнулся.

– Один из людей Соломона. Конлон, Маркс и Райбер тоже здесь.

– Ты сказал Соломонову человеку сидеть на месте?

– А как же.

– Он тебя не послушался.

За спиной послышался хруст гравия и снега. Тенделл обернулся и увидел Блюма.

А Блюм, в свою очередь, уставился на Уоллеса. И тем досконально себя представил.

– Как дела? – поинтересовался Блюм.

– Живем помаленьку, – ответил Уоллес.

Он оценивающе посмотрел на Блюма, который притопывал на снегу, спрятав руки в карманы пальто. Можно было поспорить, что в одной он сейчас сжимает «кольт».

– Че с ногами-то? – спросил Уоллес.

– Ничего. Замерз.

– Тогда надо было в машине оставаться.

– Че, проблема какая-то? – произнес Блюм, переводя взгляд с Уоллеса на Тенделла.

– Господи! – вздохнул Тенделл. – Да у нас – полный порядок. Да, Эрл?

Уоллес, похоже, думал заерепениться, но здравый смысл возобладал. Опустив оба курка, он нянчил дробовик в руках.

– Такса как обычно, – вымолвил он. – Ящик.

Блюм втянул ноздрями воздух, собираясь заговорить, но это был явный перебор. Тенделл поднял палец. Блюму это не понравилось, но он смолчал.

– Добро, – кивнул Тенделл.

– Трактор надо бы выкатить, – заявил Уоллес, – а амбар пустой. На печи тушенка, хлеб доспевает. Кофе тоже заварено.

– Ну ты даешь, Эрл! Королевское гостеприимство!

– Ага. Самаритянин хренов, – буркнул старик и удалился в дом.

Приглядывать за «Кадиллаками» Тенделл поручил Райберу, заодно приказав, чтобы он принес Уоллесу в уплату ящик. Оставлять Блюма наедине с Уоллесом Тенделл не рисковал. Мало ли что возьмет и брякнет этот чертов Блюм. А Уоллес – мужик гордый, запальчивый, если что-то придется ему не по нраву, то и ящик виски не спасет – турнет со двора, – и дело с концом.

Дом Уоллеса разделялся на две части: кухню и жилую зону, где с одной стороны горел очаг, а на другой находилась небольшая спаленка. Однако в комнате был форменный ледник. Спать им придется вповалку на полу. А если Уоллес расщедрится на несколько подушек, а может, одеяло или половик, Райбер все равно прав: холодная ночь им обеспечена.

Блюм пытливо изучил скудное убранство: грубо тесанный, дубовый стол с четверкой стульев, из которых тремя явно никто не пользовался, да парочка пузатых кресел у огня. Каменный пол устилали звериные шкуры. На стенах – никаких картин или фотографий, а из книг на единственной книжной полке – Библия и несколько каталогов «Сирс Робак»[68]. Блюм лишь вежливо спросил, можно ли присесть. Уоллес дал соизволение. Блюм подтянул к очагу один из стульев и сел, в молчании отогревая руки.

Надежно укрыв автомобили, в дом вошли трое остальных – впереди Райбер с ящиком виски для хозяина. Уоллес раскрыл его на столе и проверил, запечатаны ли пробки, после чего унес ящик и припрятал в одной из своих надворных построек.

Из кармана пальто Конлон вытащил бутылку и вопросительно поднял перед Тенделлом.

– Можешь вычесть из моей доли, – предложил он.