Музыка ночи

– Я думал, ты всех, кого надо, купил, чтобы копы к нам не совались, – сварливо заметил Блюм.

Он опять выудил из кармана тетрадку и взялся зачитывать различные суммы и количества бутылок, которые Тенделл указывал как расходы на подкуп в истекшие месяцы. Тенделлу хотелось сказать, что если бы Блюм своим докапыванием не замедлил отъезд, они бы успели уехать до бурана и были б сейчас возле города, но настраивать против себя человека Соломона было рискованно.

– От копов-то я откупиться могу, – заявил Тенделл, – а с федералами договориться сложней. Особенно с новыми, которые здесь недавно. Со старыми у нас схвачено, но сейчас на нас стали насылать въедливых задротов, которые на деньги крысятся. И они не дураки. Знают, что мы катаемся по этим трассам.

– И ты предлагаешь?

– Недалеко отсюда живет старик по имени Уоллес. У него есть амбар, который он иногда позволяет использовать. Встанет нам это в ящик виски, но оно того стоит. Мы сможем переждать метель. И у Уоллеса есть еще и трактор с отвалом. Он нам поможет завтра выбраться обратно на дорогу.

Мысль о ночевке в северном лесу, похоже, вызвала у Блюма недовольство. Хотя сложно представить, где, когда и при каких обстоятельствах Блюм имел довольный вид. Испытывать положительные эмоции ему не позволяла даже мимика.

– Ящик, говоришь? – спросил он с подозрением. – Что-то многовато.

– Во-первых, он рискует. Во-вторых, он тоже на стороне приторговывает, где контрабандой, где самогоном. Я думаю, что из вискаря, который мы ему дадим, он забодяжит варево объемом в пять раз больше.

– Значит, есть смысл поторговаться.

– Он не из тех, кто торгуется.

– Чушь! Торгуются все. Надо только найти рычаг для нажима.

Тенделл невольно покосился на ручищи Блюма. Волосатые кулаки сжимались и разжимались, будто Блюм уже примеривался, как ему применить собственные навыки переговорщика с бедолагой Уоллесом.

– Послушай, – с нарочитой проникновенностью вымолвил Тенделл. – Это мои края и мои земляки. Вести разговор предоставь мне. Через пару дней ты будешь в Бостоне, а Уоллес и иже с ним останутся тут. Они мне нужны для опоры. Ты же понимаешь?

Блюм лениво повернулся и посмотрел на Тенделла из-под надбровных дуг. Он напоминал крупную дикую кошку из зоопарка во Франклин-Парке – вроде бы расслабленную до сонливости, но только пока перед ней не поставят миску с сырым мясом.

– Ты знаешь Царя Соломона? – спросил он.

– Угу.

– Так вот – он тебе не верит.

– Неужто? А я думал, ты сюда прибыл только для того, чтобы выдать мне приз.

– Я тебе тоже не верю.

– Прискорбно слышать.

– Это ты Соломону скажи.

И Блюм уставился в окно. Тенделл стиснул руль. Прежде человека он никогда не убивал, но сейчас вполне чувствовал в себе силы, если припечет, покуситься на Морду-Блюма. И пошел Царь Соломон куда подальше…

Тенделл выпрыгнул из машины, занесенной снегом, и поспешил предупредить шоферов о смене маршрута.

– Паршивец Уоллес, – прогудел Райбер, здоровенный датчанин. – Мы ж яйца скоро отморозим.

Его коллеги Конлон и Маркс кивнули в знак согласия. Аскетичность Уоллеса даже по меркам северо-востока казалась чрезмерной.

– Ехать дальше нельзя, – объявил Тенделл, – в такую-то погоду!

– А че Блюм говорит? – поинтересовался Конлон.

С Блюмом они хотя и не общались, но слышали вопросы, которыми он пытал канадцев, и были в курсе делишек, которые он хочел замутить. Их самих он пока не допрашивал, но это, безусловно, маячило впереди.

– Он недоволен, – признался Тенделл. – И пускай пешком в Бостон шагает, мне-то что.

– Не дай бог с ним что-то случится, – забеспокоился Маркс.

– Если случится, Царь Соломон нас поубивает, – заверил его Тенделл.

– Ну и дерьмо, – пробормотал Конлон.

– Ладно. Мы чисты – и Дэнни это знает. И плевать на дешевые понты.

Они еще побурчали, но холод и снег быстро положили конец их дискуссии. Когда Тенделл вернулся в свою машину, Блюма он застал с выложенным на колени «Кольтом».

– На охоту собрался? – осведомился Тенделл.

– Ты что-то долго ходил.

– Решил прогуляться и подышать свежим воздухом. Говорят, хорошо для цвета лица. Ты убери пушку-то. Здесь никто на тебя зуб не держит.

– Да? А у меня хороший слух. И, по-моему, я твоим друзьям не нравлюсь.

Однако «Кольт» исчез в складках пальто.

Тенделл завел мотор.

– Вы не любите евреев, – пустым голосом сказал Блюм через милю-другую.

Судя то тону, это было утверждение, а не вопрос.

Тенделл не ответил: он целиком сосредоточился на вьюжной завесе.

Наконец он нарушил тишину.

– Лично я в евреях души не чаю, – с напускной беспечностью заявил он. – Бизнес с ними делаю, пью с ними, даже в разное время нескольких еврейских женщин трахал. И дело, кстати, в другом.

– А в чем?

– Ты человек Соломона. И ищешь повод влепить мне в башку пулю, потому как Царь хочет, чтобы другим было неповадно повторять выходки Селлерса.

– А тут сомнений нет. Селлерс обдурил Царя.

– И Дэна Кэрролла тоже.

– В этом Царь, надо сказать, не уверен.

– Значит, Царь ошибается.

Парок от дыхания Блюма стрельнул, но затерялся на фоне ветрового стекла, словно его попытка испариться из враждебного кокона кабины оказалась безуспешной.