Музыка Океании (СИ)

Он опять кивнул, кажется, было слишком страшно говорить.

Сразу несколько звуков огласили секунду напряжённой тишины. Звуки стрельбы снаружи, возгласы толпы, скрежет раскрывающихся дверей, затем в тамбур ворвался порыв ледяного ветра. Аластор выпрыгнул наружу, не раздумывая. Глубокий снег, боль в ноге, белое ничто со всех сторон, совершенная белизна. Машинист сообщал что-то по громкой связи, но за шумом его уже стало не слышно. Звуки стрельбы где-то в восхитительном белом пейзаже. Крики, возгласы, шум, бесконечный шум. Он заметил, как его группа людей побежала куда-то в сторону от стрельбы, на миг оглянулся, заметил вдали людей и собак. Собачьи упряжки, хватит ли, чтобы увести всех? Взрывы, бессчётные взрывы, затем солдаты в янтарной форме где-то за белой стеной. Далеко, но не для Цербера. Он знает, как убивать, он умеет это. Сладкий вкус смерти на губах. Гуща событий, как в «Чертовом колесе», только он силён, он знает, как вести себя. Совсем не похоже на то, чем он занимался последние годы, не пустота, не отчаяние, это гул, это шум, это война, это перестрелка. Зверь сорвался с цепи, ничто больше не остановит его. Он палит как безумный, он перебегает со своей позиции так, чтобы не задеть других пассажиров, мечущихся в панике из одного угла в другой, падающих, красящих белый снег своей кровью, их жизни рушатся под пулями, они остаются лежать здесь, в бесконечном снежном краю.

Полицейские становятся ближе. Янтарные формы хорошо заметны на снегу. Члены Сопротивления, не так много, но их количество возрастает, одеты в светло-серое, сливаются со снегом, Цербер старается не попадать по ним. Несколько янтарных форм присоединяются к мирным, ложатся в сугроб. Сугроб — гроб для военных. Он продолжает стрелять, пока не заканчиваются пули. Ныряет в брешь между вагонами, перезаряжает пистолет. Спасибо Мантикору. Пуль много. Опять выходит на поле бойни. Если я умру, ничего не изменится. Это не страшно. Да, я обещал найти девочек и избавить их от мучений. Она взяла с меня слово. Но если я погибну здесь, на выходе из поезда, значит и они погибли. Всё просто. Всё всегда было просто. Аластор уже всё решил для себя, жить ему осталось недолго, он смирился со своей гибелью уже два года назад. Он уже успел внести свой вклад, он успел отправить на тот свет стольких, кто нуждался в этом. Ему осталось разобраться с дочерями Алкионы, и потом он, наконец, застрелит себя. Поэтому Аластор был уверен, что он не умрёт прямо сейчас. Слишком глупо и нелепо. Он может встать прямо напротив дула, и снаряд всё равно пройдёт мимо. Поэтому он сражался так отчаянно, поэтому лез на рожон, подставлялся под удары, поэтому он перешёл в близкую атаку, когда пули закончились опять, а времени перезаряжаться не было. Цербер выдернул клинок из трости и убил ещё четырёх военных, одного — ровным порезом по горлу, второго сначала по ногам, когда тот упал — остриём в голову, третьего с нижней позиции, всадив сталь под челюсть, прямо как сам хотел застрелить себя. Четвёртый только выстрелил, Цербер увернулся, почуял пулю, пронёсшуюся рядом с плечом, вонзил лезвие в сердце. Все остались лежать, новых не было, он убрал стилет, перезарядил револьвер, уже хотел продолжить, найти себе ещё врагов. Сердце бешено колотилось, зверь упивался кровью, он был на своём месте, он не хотел уходить, но тут его насильно остановили.

— Всё! Пошли отсюда, — приказал ему голос, носителя Аластор не успел опознать, он ничего не видел чётко, мог лишь расценивать свои движения, чтобы убивать.

Он хотел возразить, хотел сказать, что готов убивать ещё, но затем его грубо одёрнули, зверь слегка опешил, когда безвольно повисшая цепь натянулась опять. За столько лет он так и не привык ходить на поводке. Он ненавидел свою цепь. Гектор сказал, потому он и уволил его. «Ты получаешь удовольствие от убийства, Аластор». Ну и что? Это разве плохо?

— Уходим сейчас. — Его потянули сильнее.

Он только теперь пришёл в себя. Перед ним стоял совсем молодой парень, лет шестнадцати на вид, с коротко стриженными тёмными волосами. Лицо было совсем ещё юным, на подбородке только-только появлялся первый пушок бороды, которым тот, видимо, гордился. Под карими суженными глазами можно было разглядеть синяки усталости. Он тоже был одет в светло-серую куртку Сопротивления, застёгнутую до самого верха.