Музыка отчаянья

Судьба — бульварщина, pulp fiction.
И смерть-красотка кажет фиксы,
И жизнь-уродка молча ждёт,
Сидит, как Золушка за печкой,
Рисует со стрелой сердечко,
             Кастрюли-сковородки трёт.
То фартук красными руками
Поправит, то, как в мелодраме,
Заезжий принц стучится к ней,
Слегка подвыпивший и старый,
Седой подросток, шут с гитарой,
             В полуслезах и в полусне.
Он обнимает, он бормочет,
Он навсегда остаться хочет;
Она с надеждою глядит
На свежую побелку в спальне,
И грезит о дороге дальней,
             И тихо плачет, и молчит.

* * *

Неприкосновенные запасы
Слов раздать за здорово живёшь…
Фартануло — или мимо кассы?
Вечность — полуправда, полу-ложь.
Чёрный человек, мы были глухи,
Не приходишь — ну и бог с тобой.
А приходят хитрые старухи
Отпевать меня за упокой.
И бормочут, чёрной ниткой душат,
В ноздри сыплют горький порошок…
Чёрный человек, тебя послушать
Мне и то бы было хорошо.

* * *

Тамбурин, сямисэн или бубен цыганский —
А танцуй, вытанцовывай горе своё!
Погребальный напев или стон каторжанский —
Всё одно, лишь бы в сердце сошло забытьё.
Всё одно, всё едино, могло ли иначе
С нами быть… Как могло бы — не думай, не вой!
…Слышишь, песню поют — а как будто бы плачут
Над больной, над бедовой твоей головой…

* * *

Пока я лечу, и бегу, и еду,
Пока на попутках в ночи кружу,
Я — соль твоих глаз, дорога к обеду
И самому горькому кутежу.
Глотай пустоту — без меня и смысла,
Что выбрал, то выбрал, давай, живи!
Я путаю лица, дороги, числа,
Не помню ни зависти, ни любви.
И — н-на тебе! — пламя свободы, пекло,
И жидкий огонь тебе пить до дна,
Гляди, осыпается горстью пепла
Твоя негасимая купина.