Музыка перемен

Я закрыл глаза и начал петь. Как всегда отдаваясь музыке до самого конца, до каждого своего вздоха. Есть ли что-то на свете еще, кроме музыки, способное одновременно убивать и воскрешать, снова убивать и наполнять изможденное тело жизненной энергией? Музыка — наш идеальный мир. Она заставляет любого поверить в собственную силу, разглядеть даже в самом ужасном уродстве необыкновенно пронзительную красоту. От этих звуков мы становимся слепы, зрение обретает наше сердце. Под чарующие ноты мы влюбляемся, радуемся, тоскуем, проливаем слезы и клянемся стать сильнее. Через музыку с нами говорят ангелы, я уверен в этом.

Когда я закончил, то комната погрузилась в безрадостную тишину: сестра лежала, не шевелясь, и я почти не слышал ее дыхания, но зато прислушивался к отчетливо крадущейся поступи одиночества, тянущегося шлейфом за мной, где бы я не находился. Сестра громко вздохнула.

— Как дела на работе? — спросил я.

— Мы договорились это не называть работой, забыл? Допустим, практика, благотворительность.

— А твой начальник? Все еще оказывает знаки внимания?

— Оказывает, но лучше бы перестал. Макс, я не знаю. Запуталась. И честное слово, не знаю, как быть дальше. Нельзя работать с человеком, который, так сказать, не безразличен, и с которым тебе нельзя быть. А если поддамся искушению, то совершу самый омерзительный поступок в своей жизни, и придется мне гореть в аду. Нет, гореть в аду в любом случае, но только не за это. Давай не будем о нем! Не хватало еще субботний вечер на него тратить.

Сестра почти заканчивала магистратуру на юридическом факультете, до получения диплома оставалось полтора года. Но уже весь последний год она «работала» общественным помощником при районной прокуратуре, без официального трудоустройства, без заработной платы, без денег, но переполненная надеждой и ждущая второй диплом магистра после бакалавра, дабы получить должность «помощника прокурора». Ну а пока нужно было зарекомендовать себя со всех сторон (как ценного в будущем сотрудника), получить заветное разрешение прокурора на постановку в кадровый резерв. Она выполняла все поручения: от мелких до самых трудных, не стесняясь браться даже за те, от которых открещивались сами работники прокуратуры. Мне сложно было принять ее выбор, однако этому имелось некое объяснение. Страсть к музыке в нашей семье разделяли только я и Ксюша, Костя зачем-то ударился в юриспруденцию и неплохо устроился в страховой компании, но только мне удалось по-настоящему в полную силу заниматься музыкой. Собственно ею я жил.

Дело в том, что отец никогда не одобрял моего желания стать артистом, а уж мое громкое заявление, что я исполнитель оперы, встретил в штыки. Называл артистическую жизнь бродяжничеством, а меня попрошайкой, выклянчивающей деньги за свое выступление.

— Сегодня у тебя есть голос — завтра нет. Куда пойдешь работать? — кричал отец, содрогая стены.

— Найду куда, я работы не боюсь.

— Вот попрошайкой и возьмут тебя!

С отцом тяжело спорить, практически невозможно, его авторитет давил на все сферы жизни, но волшебным образом я стал солистом театра оперы и оперетты. Видимо, отец сосредоточил свое дальнейшее внимание на сестре. Однажды на семейном ужине я рискнул возразить, вступаясь за сестру. Только меня быстро скинули с условной табуретки, с которой я попытался вещать свое мнение. «Попрошаек никто не спрашивал!»

Отогнав от себя грустные воспоминания детства и юности, я решил сменить тему, спросив у сестры:

— Ты в субботу приходишь на премьеру?

— Конечно, как всегда, амфитеатр, ряд одиннадцатый, место одиннадцатое.

— Отлично, хотя бы с этим мы договорились. Ладно, давай спать.

И вот вторую ночь подряд я сражался с бессонницей. В голову снова полезли плохие мысли. В моей жизни наступила пустынная засуха. Отсутствие личной жизни и несметное количество лжи. Я лгал своим родным, друзьям, малознакомым людям и, самое главное, я лгал себе. Мне нравятся мужчины.

Родителям приходилось врать, что у меня много работы или что-то невразумительно-космическое останавливает от серьезных отношений. Друзья пытались с кем-то познакомить, подсовывая подружек, будто я был самым последним безнадежным придурком на свете. На работе, благо, никто и никогда не спрашивал меня о моей личной жизни, а значит, я тихо себе помалкивал и мог расслабиться, сосредоточиваясь на любимом деле.