Музыка призраков

Старый Музыкант помнил себя в юности, когда политика была таким же опьяняющим дурманом для его поколения: у них кружилась голова от обретенной Камбоджей независимости. Он был всего на несколько лет старше Макары, но чувствовал себя мужчиной и сам принимал решения – куда идти учиться, что изучать, с какими одноклассниками сближаться, какого учителя сторониться, а какому стараться понравиться. Шел пятьдесят шестой год – Камбоджа обрела независимость от Франции меньше трех лет назад. Тунь ходил в Чомрон Вичеа, частную школу в Пномпене, а тогда частные школы были относительно новым явлением и считались хуже давно существовавших правительственных заведений, где преподавали по французской системе: чтобы перейти на следующий уровень, требовалось сдать известные своей сложностью общенациональные экзамены. Старый Музыкант всегда блестяще выдерживал экзамены, мечтая о заветном diplômе, но ему не досталось места в бесплатном lycée: прошедших отбор абитуриентов было в несколько раз больше, чем имеющихся мест, и предпочтение отдавалось выходцам из богатых семей со связями. Не имея ни денег, ни влиятельных родственников, Старый Музыкант поступил в Чомрон Вичеа по протекции уже учившегося там Прамы…

Старый Музыкант улыбнулся, вспомнив прозвище приятеля. Камбоджийцы любят прозвища и уменьшительные имена, словно любая непохожесть заслуживает отдельного названия, особых почестей и титула. Тунем прозвала его мать, утверждая, что в детстве он был туньфлунь – «мягкосердечным». Тогда прозвища были у всех студентов и учителей, что, как позже сделал для себя вывод Старый Музыкант, говорило о стремлении к самоизменению и о легкости, с которой потом они будут менять вымышленные имена, скрывая одну свою особенность и подчеркивая другую.

Прама принадлежал к ширившемуся кругу молодежи, которую больше интересовала политика, чем учеба. Годом раньше он попал в Чомрон Вичеа, провалив общенациональные экзамены, потому что манкировал занятиями ради политических митингов. Узнав о мучениях Туня, Прама возмутился за друга и сказал, что в Чомрон Вичеа еще есть места. Он тут же убедил своего отца, богатого торговца шелком, помочь Туню с оплатой учебы и репетиторов. Тунь был безмерно благодарен и признателен этому щедрому, пусть и ворчливому патриарху. Отец Прамы сразу дал понять, что ожидает великих свершений от прилежного молодого музыканта, талантами которого он восхищался и уже не первый год приглашал на семейные праздники и религиозные церемонии. Тунь очень уважал торговца и боялся, что долг придется выплачивать до конца жизни, но его ободряла мысль, что старик о нем действительно высокого мнения, раз сделал такую инвестицию в его будущее. Тунь считал, что вузы хороши лишь дорогами, которые открываются перед выпускниками, но, оказавшись в Чомрон Вичеа, неожиданно полюбил учиться и зауважал школу, несмотря на ее репутацию рассадника коммунистов и радикалов. В то время он не был политически активен – его вообще не тянуло к политике, но атмосфера открытых дебатов казалась динамичной и живительной, совершенно не похожей на обстановку в прежних школах. Вскоре Тунь поверил, что этот частный вуз действительно ставит своей целью «прогрессивное обучение», как, собственно, и переводится «чомрон вичеа», то есть не только заучивание стандартной порции знаний, но включает и критику социальных условий, и поощрение активной гражданской позиции.

В том же пятьдесят шестом Прама, сыграв на страсти Туня к сочинению песен и стихов на кхмерском, побудил его пойти изучать литературу у относительно нового преподавателя, который быстро приобрел популярность, будучи красноречивым, проницательным, умевшим увлечь аудиторию, а еще сочувственно и честно относившимся к студентам. Скоро Туню стало ясно, что репутация учителя была единственной причиной, отчего Прама ходил к нему на занятия, учитывая абсолютное отсутствие у приятеля тяги к литературе.

Однажды утром Прама, смертельно наскучив произведениями «мертвых французов», поднял руку, прервав декламацию стихотворения в прозе из сборника Рембо «Озарения».

– Почему мы должны перенимать язык, носители которого низвели наш народ до первобытного состояния? – колко заявил он, балансируя, как обычно, на грани юмора и неуважения.

Забыл он, что ли, – идет урок классической французской литературы! Что же еще им читать и перенимать, удивился Тунь. Сидя сзади, он щелкнул по блестящему от лака вихру Прамы и еле слышно прошептал:

– Тебя исключат!

Но тут наперебой заговорили другие студенты, поддержав Праму:

– Да, почему мы должны осваивать язык наших бывших хозяев?