Музыка призраков

Странный подарок для ребенка, тем более на день рождения. Не погребальное песнопение, но все же причитание, то есть стих, который, как объяснил отец, поется любимым, как живым, так и мертвым. Интересно, могут ли мертвые заманивать живых, соблазнять непреодолимыми желаниями, которые даже не являются нашими? Песня была длинной, но Тира запомнила только эти две строчки; остальные слова вертелись на кончике языка, но не давались. В такие минуты она разрывалась между амнезией и ностальгией – наполовину там, наполовину здесь, балансируя на стыке этой недемаркированной безземельной географии обездоленных. Она хотела все забыть и в то же время тосковала по тому, чего даже не помнила. Куда ее тянет, к чему она стремится? Временами ей казалось, что эта поездка, эти бесконечные поиски и есть ее единственная настоящая родина.

Что до знаний, то основная часть у нее не свои, а общие, с выводами задним числом, и уже не разобраться, что действительно осталось в памяти, а что взялось из рассказов тетки. Клочки воспоминаний, принадлежащие Тире, разжигали желание узнать больше, копнуть поглубже: чем больше она будет знать, тем больше сможет вспомнить. Случайная искра может превратиться в яркий свет – так малая горелка поджигает ореол пламени. В такие яркие мгновения-вспышки Тира видела не какой-то портал, позволяющий попасть в прошлое, срезать дорогу к истине и определенности, но дорожную карту, «entente cordiale» – дружеское соглашение, будто само время призвало к перемирию, чтобы Тира осторожно прошла по минным полям своей памяти, отыскивая то, что уцелело, то, что стоит бережно хранить. Об исчезновении ее отца Амара сказала, что он примкнул к восставшему подполью, а появившись год спустя, в марте 1975-го, сообщил Чаннаре, что когда в гражданской войне победит Революционная армия, он вернется за ней и Тирой и они начнут новую жизнь в Демократической Кампучии.

Много лет Тира удерживала эту информацию на краю сознания, пока в библиотеке Корнеллского университета, где она читала исторические хроники, до нее не дошла истина: ее отец стал красным кхмером. Шок от этого открытия был огромен, тяжесть признания оказалась убийственнее недомолвок, поэтому девушка затолкала это разоблачение в глубь сознания, где оно и хранилось, – на пыльных полках нечитанного и неизученного. Тира убеждала себя, что прошлого не изменить – не в ее силах было переубедить отца, повлиять на его выбор, на то, кем он стал, и на кошмар, в котором он, видимо, принимал участие. Но все равно Тира продолжала думать над этим.

Даже сейчас у нее оставались вопросы. Куда отправился отец после своего второго ухода? Он скрывался недалеко от Пномпеня или вернулся в джунгли? И вечный вопрос – почему он ушел? Какая неудовлетворенность или надежда подтолкнули его к такому решению? Он пожертвовал всем ради ничего, абсолютного ничего, потому что в конце было разрушено буквально все.

Вскоре после его второго исчезновения, в апреле, когда дед с бабкой и Амара спешно укладывали вещи и запирали дом, – красные кхмеры объявили в Пномпене тотальную эвакуацию, Тира спросила мать: разве не надо подождать папу? Чаннара отрезала: «Твой отец умер. Для меня умер, понимаешь?» Тира не поверила – не смогла поверить. Она не знала, когда увидит папу снова, но чувствовала, что он жив и наверняка где-то их ждет. Однако слова матери больше, чем творившееся вокруг безумие, потрясли ее мир и оборвали детство: безапелляционность в голосе Чаннары подчеркнула отсутствие отца в ту минуту, когда он был больше всего нужен.

Может, его схватили по дороге, когда он пробирался в надежное укрытие? Или убили в бою, или свои же товарищи – партию красных кхмеров вечно раздирали внутриполитические и идеологические противоречия – вынудили окончательно порвать с семьей и обеспеченной жизнью, раз он стал участником подпольного движения?

Эти вопросы появились у Тиры много лет спустя, в Америке, когда Амара рассказала ей то, что узнала от Чаннары: отец должен был вернуться домой до переворота. Новая жизнь для всей семьи была обещана уже через несколько недель, но отец не вернулся в начале апреля, как обещал. Он оставил Чаннару беременной вторым ребенком, который родился для голода и страданий. Остался ли отец Тиры на свободе или же он ушел навстречу гибели, Чаннара так и не простила ему смерти сына, которого он не знал – и о рождении которого тоже так и не узнал.