Музыка призраков

– Точно не скажу, – задумался доктор Нарунн. – Где-то под восемьдесят. Для незрячего он удивительно хорошо чувствует направление. А как вы думаете, дядюшка? – спросил он у мистера Чама.

– Не исключено, что гораздо моложе, – отозвался таксист, держа ладони на руле и внимательно следя за дорогой. – Сейчас трудно определить возраст людей. Кхмер йюнг чап час – бедность и страдания старят. Все мы кажемся старше своих лет. Взять хоть меня!

Доктор Нарунн и бровью не повел:

– Простите, дядюшка, а вам сколько? Двадцать девять?

Мистер Чам засмеялся, с юмором покивав.

– Я про Старого Музыканта, – промолвила Тира.

В машине наступило молчание. Мужчины удивленно переглянулись. Тира этого ожидала – она еще ни слова не сказала о своей встрече.

– Мы точно не знаем, – ответил доктор Нарунн. – Мы даже его имени не спрашивали. В храме все зовут его Локта Пленг – Старый Музыкант. Он не возражает.

– Он заговорил со мной по-английски. – В хижине она пропустила мимо ушей оговорку Старого Музыканта, который принял ее за американку. Люди здесь наобум выпаливают английские приветствия («Здравствуйте, как поживаете?), признав в ней иностранку: им не терпится похвастаться своими знаниями, показать, что камбоджийцы идут в ногу с мировым прогрессом. – Стало быть, это не какой-нибудь бродячий музыкант. Должно быть, раньше он имел положение в обществе, был образованным человеком.

Доктор Нарунн и мистер Чам молчали. После неловкой паузы врач ответил:

– И, видимо, страшно пострадал за это. Иногда мне приходит в голову, что такая анонимность, отсутствие имени и биографии, или, как говорим мы, буддисты, самоотвержение, – для него единственный способ продолжать жить.

– У него не осталось родственников?

– Боюсь, что нет. Он ни разу не заговаривал ни о ком из близких или друзей, помимо братьев из храма. Во всяком случае, со мной. Он вообще не говорит о своей жизни до Ват Нагары. Думаю, он все потерял при Пол Поте.

Тира промолчала.

– Несколько раз, проходя мимо его коттеджа, – продолжал доктор Нарунн, – я слышал, как он очень нежно говорил с инструментами, будто они живые. Словно они его дети. Он к ним очень привязан.

Тира тоже угадала почти отеческую любовь Старого Музыканта к этим неодушевленным предметам.

– Если вы не против, – сказала она ему, уходя, – я хотела бы оставить инструменты на вашем попечении еще ненадолго.

Старый Музыкант только кивнул, не в силах произнести ни слова.

Поколебавшись, доктор Нарунн добавил:

– Мне известно лишь об одном человеке, который может иметь какое-то отношение к его прошлому. Да и то это лишь мои догадки – так, показалось, когда я ему помогал… – Врач замялся, но продолжил: – Видите ли, несколько месяцев назад он попросил помочь написать вам.

Тира изумилась, но не подала виду. Сколько же жизней связаны с нашей, а нам ничего об этом неизвестно?

– Стало быть, ваше знакомство предопределено самой судьбой! – заключил мистер Чам.

Доктор Нарунн залился краской и, кашлянув, ответил:

– Я хотел сказать об этом, как только сел к вам в такси…

Он виновато посмотрел на Тиру.

– Так это вы писали, – пробормотала она, понимая, почему ей сразу показалось, что письмо написано одним человеком, а подписано другим.

– Нет, я лишь послужил писцом – фиксировал под диктовку. Старый Музыкант был очень точен в том, что именно хотел передать.

– Вы близкие друзья? – спросила девушка.

– Настолько, насколько можно быть близким другом такому закрытому и непроницаемому человеку.

Тира вдруг догадалась, кого ей напоминает доктор Нарунн, – Чи, молодого солдатика, который вел их к границе с Таиландом, мягко ободряя ее и показывая, куда ступать. У доктора Нарунна была та же успокаивающая манера говорить. Тира едва помнила лицо Чи, но понимала, что доктор – сколько ему, тридцать семь, тридцать восемь? – слишком молод, чтобы быть тем солдатом. И все равно она украдкой посматривала на его профиль.

«Особенность утраты в том, – сказала однажды Амара, – что она начинает мерещиться в каждом лице, которое видишь».

Они ведь и Чи потеряли – проводив их группу до лагеря беженцев в Таиланде, он в ту же ночь вернулся в Камбоджу с намерением помочь и другим соотечественникам. Больше они с Амарой никогда его не видели. Вскоре они уехали в лагерь беженцев на Филиппинах – своеобразный перевалочный пункт, а оттуда эмигрировали в США. Амара много лет искала Чи – через приехавших позже друзей, через лагеря беженцев, но он как в воду канул. Слухов ходило много, но самой правдоподобной версией оставалась та, что молоденький солдат бесследно сгинул в Камбодже.

– А как у вас ищут пропавших? – спросила Тира, перебирая свою золотую цепочку, которую носила так давно, что временами переставала замечать.

– Смотря каких, – доктор Нарунн обернулся и секунду или две пристально смотрел ей в глаза, прежде чем снова сел прямо. – Если вы считаете, что они еще живы, можно обратиться в газеты, на радио или телевидение с просьбой сообщить любую информацию…