Музыка= радость и боль моя

Несколько дней назад в Ленинграде я услышал фразу: “Он любит Ленского больше, чем Пушкин”. И мне не страшно признаться, что именно музыкальная партитура Чайковского требует от певца не легкой пушкинской иронии в отношении к Ленскому, а любви к этому герою, и нельзя устоять против нее и нельзя ее не почувствовать, так как Ленский Чайковского не очень похож на пушкинского Ленского.

В опере и литературные герои приобретают н о в ы е черты и жизнь здесь нельзя показывать с тем правдоподобием, которое присуще драматическому театру. Драматургия в опере — основа оперного спектакля, но для того, чтобы понять, насколько она своеобразна, достаточно вспомнить “Пиковую даму” Пушкина и то, до каких новых высот поднимает ее гениальная партитура оперы Чайковского. И, наоборот, “Демон” Лермонтова, чудесное слово поэта, придает волнующее оперное звучание музыке Рубинштейна.

Воспевать эпоху – без плакатных приемов

Некоторые композиторы жалуются на то, что писатели не пишут оперных либретто. Но нельзя думать, что композитор только сочиняет музыку на уже готовый текст. Опыт композиторов-классиков показывает, что либреттист обычно получал от композитора план преобразования сюжета драмы или поэмы, повести или романа в действие, построенное по законам оперной драматургии. О своем либреттисте Верди говорил: “Поэт знает все, что я хочу”. А он хотел сюжетов, образов и характеров, которые позволили бы по ходу действия певцам — и прежде всего певцам — в мелодии, ясной и чистой, полной страсти и самых разнородных чувств, выразить душу героя.

И сейчас мы рассказываем, как легенды, — всем певцам хорошо знакомые, — повести о дружбе певцов с композиторами. И сейчас живет в Ленинградском доме ветеранов сцены Антон Эйхенвальд, дирижер и концертмейстер, который впервые разучивал с солистами и ансамблями “Евгения Онегина” Чайковского. Он рассказывает, что певцы после первой же спевки сказали автору о своих претензиях и затруднениях и композитор принял почти все их пожелания. Он внес изменения в диалог Онегина и Ленского, в диалоги во время мазурки, в сцене ссоры. Мы знаем, что “Пиковая дама” писалась с расчетом на Н. Н. Фигнера, а ария “Что наша жизнь...” была написана в трех тональностях, чтобы певец мог ее исполнять при любом состоянии. И так как этому певцу лучше всего удавался звук “э”,— и в тексте и в музыке композитор стремился дать наибольший простор именно этому звуку. А кто не знает о том, что ария “Туча ненастная мимо промчалась” была написана Римским-Корсаковым для тенора Секар-Рожанского уже после генеральных репетиций спектакля “Царская невеста”, а партию Мазепы Чайковский писал для певца Корсова? Все мы знаем о творческой дружбе Шаляпина, Собинова и Неждановой с Рахманиновым, который и писал для их голоса и считался с их пожеланиями. Уже выбирая те или иные сюжеты для опер, композиторы-классики всегда знали, какие артисты будут их исполнять.

А опера, по моему убеждению, должна начинаться с момента, когда композитор прежде всего и раньше всего нашел т е м у, м е л о д и ю, выражающую характер героя, и точно определил, к а к о й г о л о с ее может и должен петь. Когда ясно и взволнованно зазвучит на оперной сцене голос героя, только тогда сможет проявиться и широкая душа человека — труженика, воина-созидателя. Мне думается, что нашу эпоху можно и нужно воспевать в оперных спектаклях, но без лобовых плакатных приемов и примитивизма, которые практиковались и еще практикуются в наши дни.

Вызывает крайнее удивление, а иногда и горечь то обстоятельство, что многие высокоталантливые композиторы, создавшие выдающиеся произведения, пишут музыку, в которой можно подчас усмотреть нарочитый примитивизм.

Ведь народ и сам поет. А в опере, где основа — пение, именно пения и нет. Большую горечь испытываем мы, что не можем оставить следа в искусстве той эпохи, в которую мы живем. Снисходительность к художественному качеству материала, ложные требования к оперному искусству, которые предъявляют люди с ограниченными знаниями и посредственным вкусом погоня за количеством в ущерб качеству — приносят огромный вред оперному искусству.

Пушкин воскликнул, что он не может писать о Петре I, так как петровская эпоха слишком близка ему по времени. Кстати сказать, в беседе с Глинкой Пушкин выразил сожаление, что он не сам написал либретто “Руслана и Людмилы”, он бы сделал его еще более условным и фантастическим, то есть совсем неприемлемым с точки зрения некоторых сегодняшних “оперных деятелей”.