Музыка сфер

Джонатан забрал письмо и медленно его сложил. Скорбящие прихожане вновь завершили молитву и поглядывали на органиста в ожидании музыки. Александр опомнился, протянул руку, поправляя ноты, а его короткие ноги потянулись к педалям. Его пальцы смахнули листы с паутинками нот на пол неряшливым ворохом. Кое-кто в хоре давился смехом, когда Александр нагнулся подобрать рассыпавшиеся листы. Джонатан повернулся и быстро направился к двери, оставляя церковную прохладу позади, меняя ее на слепящее полуденное солнце.

В дальнем углу кладбища двое могильщиков, опершись о заступы, ждали, когда принесут гроб. Их труды почти завершились. Никого больше видно не было. Джонатан медленно отошел в тень портика и сел на покрытую лишайниками могильную плиту. Потом снова проглядел письмо, все более убеждаясь, что имеет дело с шифром, как, видимо, заподозрил портовый агент.

Много лет назад одной из обязанностей Джонатана, тогда младшего клерка, было доставлять подозрительные документы вроде этого человеку по имени Джон Морроу, который не имел официального звания и был известен просто, но почти благоговейно, как Дешифровальщик. Хитрые способы шифрования, которыми пользовались иностранные посольства и посланники, а также более тайные враги королевства, были детской игрой для Морроу, прошедшего обучение в Ганновере, центре тонкого искусства шифровальщиков.

Как-то Дешифровальщик показал Джонатану шифр, над которым, сказал он, ему пришлось поломать голову, как ни над каким другим. Шифр этот придумал англичанин Дженкинсон, — картограф и вражеский шпион во время американских войн пятнадцать лет назад.

По виду это был список разных мест с их широтами, посланный картографу в Париже якобы для нового атласа, который тот составлял. В Лондоне Дженкинсон был уже на подозрении, и потому Морроу вручили для изучения копию перехваченного списка. Но Дешифровальщик оставался в полном тупике, и только когда его друг-географ сказал ему, что некоторые широты указаны неправильно — с ошибкой менее чем в градус, — Морроу наконец взломал шифр. Потому что только неверные числа прятали сообщение.

Тяжелые двери церкви со скрипом отворились. Служба наконец завершилась. Гроб на плечах шестерых одетых в черное горюющих родственников выплыл из сумрака портика на яркий солнечный свет.

Джонатан встал. Бережно сложив письмо, он глубоко опустил его в карман и торопливо покинул церковный двор через боковую калитку.

XX

Нельзя упускать из вида, что мосье де Пюизе заинтересован в том, чтобы любой ценой добиться этой экспедиции. Иначе его положение окажется отчаянным. Ее успех откроет ему дорогу к величайшим почестям и, вероятно, к завидному состоянию.

Письмо от генерала Мойра Вильяму Питту (Лето 1795)

Все церковные шпили Лондона сверкали в лучах послеполуденного солнца, когда Пьер Ротье пришел пешком на старый артиллерийский плац прямо на север от Мурфилдса и чуть в полумиле к востоку от Кларкенуэллской церкви. У серой каменной стены кладбища Ротье остановился, глядя, как шеренги истомленных французов, облаченных в разнообразные подобия алых роялистских мундиров, маршируют взад-вперед под рявкающий аккомпанемент команд, отдаваемых офицерами. Компании маленьких оборвышей тоже наблюдали за ними, сыпля насмешками с безопасного расстояния.

Ротье увидел, как несколько марширующих рядов внезапно смешались. Солдаты толкали друг друга и в качестве аргументов пускали в ход кулаки. К спорящим присоединился другой отряд. Офицеры громко призывали к порядку, но тщетно.

Перед изгнанием Ротье довелось увидеть, как полки республиканских воинов в синих мундирах проходили маршем по улицам Парижа, чтобы сразиться с пруссаками при Вальми. Оборванные, полуголодные, чаще обутые в деревянные сабо. Но выражение их глаз! Решимость в их поступи, когда, распевая «Марсельезу», они гордо маршировали умереть за родную землю. Те, кто остался, также делали все, что могли. Ротье вспомнил, как старики ставили для солдат палатки, женщины шили им мундиры, и даже дети щипали корпию для перевязки раненых. В Люксембургском саду, погубленном месте прогулок августейших особ, отливались пушки, и даже Тюильри был преобразован в колоссальную кузницу. Все дни и все ночи Париж, будто Ад, озаряли огни горнов, и городские улицы отзывались эхом на лязганье наковален, пока одна пушка выковывалась следом за другой.

С тем же наводящим ужас пылом простолюдины стремились уничтожить своих врагов внутри городских стен, а не только вне их. И вот так началось позорное истребление тюремных узников, от которого Монпелье еле-еле удалось спастись. Неудивительно, что республиканская армия нанесла поражение половине Европы и усмирила врагов, которые еще уцелели. Армия в Мурфилде и в помине не имела этой ярости, от которой кровь стыла в жилах.