Он поднялся и покинул Лоро Дол с первыми петухами. Всем сердцем погрузившись в состояние Гуру-йоги, он успокоил дыхание и помчался к Учителю со скоростью выпущенной стрелы. К утру Речунгпа покрыл расстояние, преодоление которого верхом на осле заняло бы два месяца. Когда первые лучи солнца позолотили горные пики, йогин достиг вершины перевала Босе между Тингри и Дрином. Там он устроил краткий привал. Небо и воздух, макушки гор и вся земля были наполнены благоприятными знаками, что вызывало и радость, и грусть. Речунгпа заторопился.
По дороге в Чубар он увидел Милу. Тот сидел на большом валуне, формой напоминавшем основание ступы. Довольный Джецюн сказал: «Ты пришел, сын мой Речунгпа?»
Ученик подумал: «Это неправда, что Джецюн умирает».
Переполнившись безграничной радости, он приложил стопы Милы к своей голове.
Джецюн ответил на все его вопросы и добавил: «Сын, Речунгпа, я пойду и приготовлюсь, чтобы принять тебя. Приди немного позже».
Едва ступив на землю, Учитель в одно мгновение исчез из виду.
Речунгпа продолжил свой путь. По прибытии в Чубар он обнаружил, что все близкие и дальние ученики Милы, монахи и миряне собрались у пещеры, в которой обычно пребывал Джецюн. Онемев от горя, они кланялись его останкам. Глубоко опечаленный, Речунгпа приблизился к погребальному костру, который никак не разгорался, и поднес Ламе прощальную песнь:
От искренности слез ученика Мила вышел из состояния погруженности в Ясный свет и сказал: «Речунгпа, отринь удушливое горе. Приди к своему отцу».
Все изумленно застыли. Речунгпа обнял Джецюна, разрыдался и упал без чувств. Очнувшись, он увидел, что все монахи и ученики стоят в очереди перед погребальным костром. Джецюн снова проявился в своем неразрушимом ваджрном теле. Правой рукой он прижал пламя к земле, так что оно приняло форму лотоса с восемью лепестками. Напоминая пестик цветка, он сидел в неполной ваджрной позе. Правая рука Джецюна, усмирявшая пламя, была вытянута в жесте обучения. Подняв левую руку и опираясь на нее щекой, он произнес: «Ученики, дети мои, я отвечу Речунгпе. Послушайте последние слова этого старика».
С уст его ваджрного тела, сидящего посреди погребального костра, слетела последняя песня – «Песня шести сущностных разъяснений»: