Музыка созидающая и разрушающая

В журнале «Знание — сила» (1987. № 3. С. 54—64) появилась весьма любопытная статья И. Смирнова «Фольклор новый и старый». Уже само название, особенно если учесть, что в статье идет речь о роке и фольклоре, вызывает недоумение. Из него вытекает, что рок и является «новым фольклором». Оставим за автором право высказывать парадоксальные суждения и не будем спорить. Но фольклор — прежде всего традиция. Традиция предполагает преемственность. Когда же «новое» уже в названии стоит впереди «старого», это предполагает отрицание старого, его разрушение. Сама структура названия «Фольклор новый и старый» последнему слову придает оттенок пренебрежительности и значение устаревший.

Это подтверждается дальнейшим ходом рассуждений автора. «В самом деле,— недоумевает И. Смирнов,— почему за народным искусством, как за реликтовым растением, нужно непременно снаряжать специальные экспедиции — в глухие деревни к древним старушкам? Разве в городах живет не народ?»(с. 54).

Простим автору полемическую запальчивость, он не может знать тонкостей собирательской работы. Раскроем «секреты». Фольклор собирается и в городах. Изучается. В глухие же деревни, к древним старушкам снаряжать экспедиции необходимо. Ибо эти глухие деревеньки — заповедные островки народной духовной культуры.

Я не случайно подчеркнул три последних слова. Фольклор, как явление искусства, вырванный из традиционной среды, утративший органическую связь с сельским укладом жизни, со стихийно-материалистическим мировоззрением крестьян, с нравственной атмосферой сельской общины, большой крестьянской семьи, неизбежно теряет значительную часть своей сути, дидактическую, информативную, нравоучительную и другие функции.

Наконец, народное многоголосие, традиционное хоровое пение — это высочайшее искусство, требующее многолетней школы. Такими школами были, а кое-где являются и сейчас, семейные и «соседские», «родственные» певческие группы. При переезде в города люди теряют возможность в новых условиях поддерживать жизнеспособность подобных групп, теряют искусство хорового пения. Песни любого села, записанные в одноголосном исполнении, дают лишь отдаленное представление о его песенной культуре. Это и заставляет фольклористов искать заповедные острова, глухие деревеньки.

По глубокому убеждению И. Смирнова, этого ни в коем случае не следует делать. «...Мы на практике — в печати, в быту — все чаще подразумеваем под фольклором то,— пишет он,— что следовало бы назвать «этнографическими консервами» (с. 54).

Одного этого выражения достаточно, чтобы любой редактор понял, что перед ним не серьезный исследователь, а «перекати-поле» — растение, лишенное корней. Что можно сказать об этом? Физически вполне возможно на могилах родителей танцевать канкан. Но возможно ли это нравственно? Судя по всему, И. Смирнов не испытывает при этом особых угрызений совести.

Более того, он стремится подвести под свои отцеедческие идеи некий теоретический фундамент. К его услугам псевдонаучные посылки «известного культуролога» Л. Б. Переверзева. Опираясь на его «изыскания», автор приходит к выводу: «В культуре любого цивилизованного общества фольклорное и академическое («высокое», профессиональное) начала составляют два полюса. Поэтому и понять их легче всего через антитезу» (с. 54).

Автору явно неведомо, что именно такой точки зрения придерживались «культурологи» XVI—XVIII веков. Но я попросил бы его назвать талантливейших писателей, художников, композиторов, прославивших Русь в эти столетия. Можно назвать Ломоносова, Державина. Но русская литература, покорившая мир, началась с Пушкина, Кольцова, Гоголя, русская музыка — с Глинки, Даргомыжского, Римского-Корсакова, русская живопись — с Венецианова, Федотова, Васнецова, Репина, Сурикова и др. Эти деятели культуры известны во всем мире не только потому, что они воистину талантливые художники, а потому, что внесли в мировую сокровищницу культуры неповторимо русский вклад. Идущие впереди них, к сожалению, не могли сделать подобного вклада, потому что оставались чаще всего эпигонами западной культуры, не были, даже самые талантливые, носителями национально самобытных поэтических, музыкальных, живописных традиций. Иными словами, растение, не имеющее глубоких корней, родимой почвы, неспособно породить достойный внимания плод.

И. Смирнов пишет о полярности профессионального и народного искусства. Подобное, к сожалению, возможно. Но только в том случае, если профессиональное искусство представляют «безродные Иваны», лишенные национальных корней.