Музыка тишины

Поднявшись с земли, невезучий вратарь обнаружил, что зрение затуманилось, и почувствовал все усиливающуюся боль, которая заставила его покинуть поле и отправиться прямиком в медпункт, где ему немедленно закапали в глаз. Спустя несколько часов боль и покраснение в глазу стали по-настоящему беспокоить юную медсестру, и она, предварительно посоветовавшись с дежурными ассистентами, решилась позвонить мальчику домой.

На следующий день синьора Эди приехала первым же поездом и спешно повела сына в больницу Реджо, к доктору Бруно. Этого врача ей порекомендовал профессор Галленга, с которым ей удалось связаться перед отъездом.

После непродолжительного осмотра Амоса попросили лечь на кушетку. Врач объяснил его матери, что необходимо срочно остановить кровотечение, вызванное ударом мяча; затем он подошел к мальчику, ласково утешил его, погладив по голове, и позвал медсестру, которая, встав с противоположной стороны кушетки, помогла доктору поставить между виском и глазом маленького пациента крошечных пиявок. Отсасывая кровь в этих точках, пиявки должны были нормализовать внутриглазное давление.

Вскоре пиявки раздулись до невероятных размеров, и их пришлось заменить на новых. Амос не чувствовал никакой боли – только легкий зуд, в то время как его мать едва сдерживала отвращение при этом зрелище. Покидая палату, доктор сказал, что все-таки надеется спасти остатки зрения ребенка, однако не скрывал ни своих опасений, ни беспокойства.

В школу Амос вернулся с повязкой на глазу, которая мешала ему видеть что-либо. Новое положение вещей заставило его задуматься: ведь он мог окончательно потерять зрение, и ему следовало привыкнуть к этой мысли. В этом случае по школьной градации он переходил из категории видящих в категорию слепых. Это вызывало в нем определенную тревогу – ощущение, с которым раньше он не был знаком. Он попробовал поговорить об этом кое с кем из товарищей и понял, что беседы прибавили ему смелости. С тех пор он стал пытаться привыкнуть к такой перспективе, как свыкаются с присутствием неприятного человека в своем окружении.

Когда сняли повязку, бедный ребенок обнаружил, что зрение практически исчезло. Он едва мог различить свет настольной лампы и испытывал огромную растерянность. Его не покидала надежда, что со временем ситуация улучшится, но все было напрасно.

Тем временем учебный год подошел к концу, и дети разъехались на каникулы. Амос, несмотря ни на что, был счастлив и не знал, что его ожидает впереди. Однажды утром он поднял глаза к небу, глядя на солнце, которое напекало ему голову, и обнаружил, что ничего не видит. Его охватили страх и отчаяние; глаза наполнились слезами, и, зарыдав, он стал звать маму. Бедная женщина тут же подбежала к нему – она уже давно ждала этого ужасного момента. Она крепко обняла сына в попытке облегчить его страдания в этот чудовищный миг, но не выдержала и расплакалась сама. Амос никогда раньше не видел слез матери, и это глубоко тронуло его; ему так хотелось сделать для нее что-нибудь, утешить ее, но он чувствовал себя бессильным и потерянным. В любящих руках отчаявшейся матери он ощущал лишь глубокое одиночество и смятение.

Ему едва исполнилось двенадцать лет, и позади осталась начальная школа. Летние каникулы только начались. Что же он будет делать на море? Как ему теперь вести себя и играть с друзьями? Как они будут относиться к нему в его новом положении?

В доме воцарилась атмосфера тяжелой депрессии. Семья в полном составе собралась за обеденным столом, но все старались говорить на посторонние темы. То и дело повисало неловкое молчание, и было слышно, как в тишине жужжат мухи, которые спасались от уличного зноя в помещении, где было достаточно свежо, благодаря массивным каменным стенам.

После еды Амос пошел немножко полежать, и мама, не желая оставлять его одного, пошла вместе с ним. Растянувшись рядом на постели братишки, синьора Эди хотела задать сыну вопрос, но не хватало смелости сформулировать его: ей во что бы то ни стало хотелось выяснить, что сейчас видят его глаза – пришла ли на смену свету полная тьма, пугающая и отвратительная, тьма, с которой они так долго сражались? Мысль, что все многочисленные жертвы и надежды, все поездки в Турин были бесполезны и теперь ее сын приговорен к жизни в темноте, сводила ее с ума. Она уткнулась лицом в подушку и разрыдалась.

– Мама, почему ты плачешь? – вскрикнул Амос, которого охватило невыносимое беспокойство.

Мать, которую душили слезы, ответила не сразу. Собравшись с духом, она быстро спросила его:

– У тебя теперь темно перед глазами?

– Нет, мама, – робко ответил мальчик.

– А что же ты видишь?

– Все и ничего, – ответил он. Потом помолчал и добавил: – Я вижу то, что хочу видеть. Вижу мою комнату: шкаф, кровати, – но вижу их потому, что просто знаю, что они есть.