Музыка тишины

Проходя через гостиную, директор заметил на столике шахматную доску. «Любишь играть в шахматы?» – спросил он Амоса. «Да, я страстный любитель!» – ответил тот с гордостью. Этторе рассмеялся от души. Затем взглянул на него и сказал, не переставая смеяться: «Ты, наверное, имел в виду, что ты увлеченный игрок, а не что состоишь в ордене Страстей Господних!»[2] И он принялся рассказывать об этом религиозном ордене, о его основателе, развитии, событиях и людях, связанных с ним. Амос был настолько поражен его эрудицией, что буквально онемел и слушал раскрыв рот, пока тот не закончил свой рассказ. У Этторе был несколько странный способ выражения мыслей: создавалось впечатление, будто в этот момент внутри него шел напряженный мыслительный процесс, как если бы все слова, идеи и понятия вдруг сосредоточились в одном пространстве и яростно боролись между собой за право поскорее выйти наружу.

Амос смеялся, но чувствовал себя немного задетым: ему было стыдно за свою оговорку. Он тут же вспомнил то, что отец советовал ему за несколько часов до этого; а ведь он и так старался говорить мало, чтобы не ляпнуть какую-нибудь глупость! Он вновь пообещал себе быть особенно внимательным и одновременно почувствовал детски наивное желание подловить синьора Этторе на какой-нибудь ошибке, дабы сравнять счет. Но он очень быстро понял, что борьба между ними шла неравная. Сколько раз в спорах его гордость была ранена, а самолюбие обижено! Сколько раз он готов был отдать все, чтобы изменить исход споров, в которых всегда выигрывал Этторе! И когда последнему не удавалось убедить своего юного ученика при помощи одних только слов, когда Амос начинал упрямиться и не намеревался уступать, тогда терпеливый директор вставал со стула, бросал быстрый взгляд на библиотеку, снимал с книжной полки энциклопедию, либо словарь, либо какую-нибудь книгу, открывал их и с улыбкой указывал Амосу на его ошибку. Затем ставил книгу на место и больше не возвращался к этой теме. Юношу потрясало, с каким спокойствием его наставник воспринимал свои победы, ни разу не упрекнув его и не похвалившись собственной правотой: он никогда не праздновал триумф над Амосом, тем самым изо дня в день заслуживая все большее уважение к себе, восхищение и благодарность.

Этторе устраивал диспуты вокруг всего, разрушая всякую зацикленность Амоса, всякую идею фикс и любую форму юношеского фанатизма. Он питал его нектаром сомнения, который поначалу, возможно, и вселяет тревогу и растерянность, но впоследствии дарит радость, поскольку сомнения не только способствуют развитию, но – что важнее – освобождают от рабской необходимости быть всегда и во всем правым. Постепенно Амос обрел ощущение покоя, не свойственное ему прежде, и с этим новым настроем стал чувствовать себя более сильным и смелым, поскольку спокойствие – единственный бастион, который лишь укрепляется от нападений, и никому не под силу захватить его, кроме сознания, воздвигнувшего его и знающего все его секреты.

Амос никогда не получал от Этторе ни похвал, ни комплиментов, но его любовь к учителю стремительно росла, в особенности когда он видел, сколько добра тот делает для окружающих.

Однажды, когда они гуляли по берегу реки, Этторе сказал Амосу: «Чтобы творить зло или добро, необходимо много сил, но для добрых дел их требуется гораздо больше, потому что добро имеет такое же отношение к злу, как созидание к разрушению, а ведь построить значительно сложнее, чем развалить. Следовательно, и добро, и зло находятся в сильных руках, но руки, творящие добро, сильнее, хоть чаще всего действуют молча, в тени. Судьба человечества именно в таких руках, запомни это».

Амос никогда не забывал эти слова.

Он слушал и понимал, что разделяет эти идеи, впитывает их, делая своими, и каждый раз удивлялся тому, с каким удовольствием воспринимают их окружающие, в каком бы контексте они ни прозвучали. Он чувствовал также, что постепенно люди начинают прислушиваться к нему, да так, как он никогда и не надеялся.

Его немало удивляло, что все чаще близкие спрашивали его мнения по тому или иному вопросу, и он – по таинственному психологическому механизму, вдруг включившемуся в нем, – стал чувствовать себя полезным людям и уверенным в себе.

Тем временем приближались экзамены, и Амос все больше волновался. Добрый Этторе стал приходить чаще, его ежедневные визиты теперь длились по четыре, а то и по пять часов, потом он стал наведываться и по воскресеньям. Он пытался убедить своего юного ученика не слишком драматизировать ситуацию с экзаменами. «Конечно, ко всему этому нужно относиться серьезно, – говорил он, – но вовсе не стоит делать из экзаменов вопрос жизни и смерти! В этом мире есть масса вещей поважнее, так что просто прилагай усилия, но не принимай близко к сердцу!»