Музыка тишины

Амос был в этом абсолютно уверен, но каждый раз слышал в свой адрес одно и то же: хорошо поете, молодец, в этом нет никаких сомнений, но этого недостаточно; в том, что вы делаете, нет ничего нового, а на музыкальном рынке сейчас кризис, и существует животрепещущая необходимость в абсолютно новых веяниях, в чем-то оригинальном и современном. К этому добавлялись разного рода оценки, не выслушивать которые он не мог; и ему приходилось выносить их со смирением человека, словно созданного для того, чтобы его судили, давали советы, лишали иллюзий, как если бы окружающие могли лучше него найти решение его проблем, определить и избавить его от причин неудач, оградить от рисков и трудностей. Но Амос знал, что не принадлежит к типу людей, которые легко сдаются: в свое время он решительно отказался от санок и встал на лыжи на глазах у потрясенных и обескураженных родителей и друзей; уговорил своего друга Серджио сесть на подаренный отцом двухместный велосипед-тандем позади него; седлал норовистых коней, вопреки возражениям псевдоэкспертов, которые слезали с лошади и с видом знатоков, сокрушенно качая головой, отговаривали его, во избежание инцидентов, седлать это животное, слишком сложное для столь «неумелого» наездника. Амос помнил и тот день, когда родители пытались убедить его не ехать на каток с братом, а он сделал по-своему, и все у него прошло прекрасно, в то время как Альберто поскользнулся и сломал руку.

Он помнил это и многое другое и пришел к выводу, что правы англичане, считающие, что «единственное, чего стоит бояться, так это самого страха» и что «кто хочет – тот добьется». Он жил с уверенностью, что бояться ему нечего, чувствовал себя сильным и верил в будущее. Он знал, что ничего не получается без приложения усилий и чуточки удачи, но был готов к любым жертвам и любому риску: в жизни ему порой приходилось преодолевать непреодолимое, и судьба предоставляла ему возможность совершать все новые и новые попытки; но сейчас ему пришлось остановиться на том пути, по которому он двигался все это время. Казалось, ему следует навсегда забыть об опере из-за тысячи проблем, связанных с невозможностью видеть сцену, дирижерскую палочку, движения и жесты исполнителей, – проблем, представлявшихся неразрешимыми. Но Амос чувствовал, что и это он сможет преодолеть; он знал, что ключ к реализации мечты заключается в том, чтобы считать невозможное возможным… Только вот кто согласится быть рядом с ним во всем этом предприятии? Кто будет заинтересован в том, чтобы рисковать лишь ради того, чтобы доказать, что все в этом мире возможно и что выход есть, было бы желание? Никто!

Амос прекрасно знал, что все стали бы привычно отговаривать его с отеческим видом, и поэтому очень пессимистично смотрел на вероятность победы в этом сражении; кроме того, он уже не раз проверял на собственной шкуре, каково это – затевать бой, проигранный априори. Бессмысленно и болезненно.

Возможно, это и было главной причиной его неудавшихся попыток сделать карьеру в мире легкой музыки – попыток, которые пока что не предвещали благоприятного исхода.

XXV

Невзирая на то что мечты рассыпались в прах одна за другой, Амос продолжал прилагать массу усилий к тому, чтобы добиться своих целей. В нем происходили большие изменения.

Намереваясь хорошенько подготовиться к госэкзамену, он поступил на постуниверситетские курсы, а в свободное время продолжал записывать песни, рассылать кассеты и играть в ресторанах и барах. Тем временем конкуренция вокруг становилась все агрессивнее, в основном в связи с распространением компьютерных технологий и появлением музыкальных фонограмм, под которые можно было напевать без особого напряжения.

Амос великолепно отдавал себе отчет в том, что рассчитывать на этот род деятельности ему не приходится и что время играет не в его пользу: ему было уже не двадцать лет, и, соответственно, места для иллюзий не оставалось. Но вместо того, чтобы чувствовать себя отчаявшимся, побежденным или, по крайней мере, серьезно обеспокоенным, он наслаждался покоем и ясностью мысли, с каждым днем делавшими его сильнее и увереннее в себе: он был в ладах с собственной совестью, ибо хорошо знал, что делает все возможное, совершенствуясь в учебе и работе.

«После грозы всегда сияет солнце», – говорил ему Этторе по разным случаям, и было нечто необъяснимое и неподдающееся расшифровке в уверенности Амоса, что вскоре и для него вспыхнет солнечный свет среди туч. А пока он с искренним восхищением наблюдал за успехами других людей в области музыки и смеялся над теми, кто, в страхе ранить собственное самолюбие, пытался приуменьшать чужие успехи. Так жизнь казалась ему проще и прекрасней. Он чувствовал легкость и свободу, был открытым и раскованным и лучше понимал происходящее вокруг.