Музыка тишины

Заново оценивая качество собственных песен, он понял, что в них и в самом деле не хватало оригинальности и, может быть, даже силы. Они были творениями автора-любителя, грамматически правильными, но не более того. В его манере исполнения отсутствовал характер. Тембр был приятным, хотя в голосе иногда отчетливо слышались напряжение, надрыв, что не могло удовлетворять даже его самого. Как же быть?

В один прекрасный день, закончив работу, настройщик позвал Амоса опробовать пианино. Он сел, сыграл несколько произвольных гамм и арпеджио, а потом, взяв си бемоль мажор, начал исполнять «Аве Марию» Шуберта. Опасаясь сложностей с левой рукой, на которую партитура возлагает основную нагрузку, на последних аккордах вступления он решил помочь себе голосом. Настройщик слушал его, опершись локтями о пианино.

Закончив исполнение, Амос поднялся с табурета и с улыбкой похвалил настройщика за работу, затем предложил молодому человеку передохнуть и пригласил его на кухню выпить чашечку кофе. Настройщик, казалось, о чем-то глубоко задумался – возможно, пытался придумать, что сказать о вокале Амоса, подбирал вежливые слова? Амосу захотелось избавить его от неловкости, но тот вдруг сам обратился к нему: «Прости мою откровенность, но я просто считаю своим долгом сказать, что с таким голосом ты мог бы добиться потрясающих результатов, если бы стал заниматься с хорошим учителем по вокалу».

Амос очень удивился: уже много лет никто не ставил перед ним вопрос о занятиях вокалом; с тех пор, как он забросил идею о театральной карьере, мысль о том, чтобы брать уроки пения у профессионала, не приходила ему в голову. Теперь же этот неожиданный и беспристрастный совет, показавшийся ему очень искренним, заставил его задуматься.

«Я знаю одного потрясающего учителя, – сказал настройщик, – он уже пожилой человек и сейчас на пенсии. Недавно вернулся в Прато, свой родной город. На протяжении пятидесяти лет он работал с самыми выдающимися певцами, а теперь вот дает частные уроки. Если хочешь, могу проводить тебя к нему – я как раз поеду настраивать ему пианино». Амос молчал. «Подумай», – проговорил настройщик, а Амос, ходивший взад-вперед по комнате, внезапно остановился перед ним и предложил: «Оставайся на обед, и мы поговорим об этом». – «Хорошо, останусь».

Спустя несколько дней Амос вместе с матерью ехал на машине в сторону Прато. Припарковавшись на площади Меркатале, они пешком отправились в сторону площади Дуомо. Неподалеку от собора, который находился справа от них, Амос придержал мать за руку и остановился, пораженный нежной музыкой, в которой он сразу узнал знаменитое «Адажио» Альбинони. Но женщина очень торопилась, она нервничала и опасалась простуды в эти холодные предрождественские дни, когда ледяной ветер с силой дул им прямо в лицо. Они пересекли площадь и пошли по левой стороне виа Маньольфи, где и находился дом маэстро Беттарини. Они поднялись на четыре лестничных пролета и позвонили в дверь. Их встретила любезная женщина, одетая просто, но со вкусом: это была супруга учителя. Позже Амос узнал, что раньше она была оперной певицей, а теперь помогала мужу давать уроки.

После церемонии знакомства хозяйка дома провела гостей в кабинет – просторную комнату со стоящим в центре пианино, с диванами, красивым письменным столом, заваленным бумагами, книжными полками, забитыми книгами и нотами, а также открытым шкафчиком с бронзовыми и серебряными фигурками кентавра, химеры и других мифологических персонажей, на которых Амос, честно говоря, не обратил особого внимания.

Когда он вошел в комнату, учитель легко встал с кресла и протянул ему руку; потом, слегка склонив голову, представился синьоре Барди. Это был высокий худой старик, лицо которого еще хранило следы былой красоты.

Амос коротко рассказал о причине визита, не забыв вскользь намекнуть о своих надеждах. Старый учитель терпеливо слушал его, а потом сел за пианино. «Что бы ты хотел нам исполнить?» – спросил он. Амос сделал вид, что задумался на мгновение, а потом ответил: «Арию из „Тоски“. Сойдет?» – «Какую именно?» – переспросил учитель, по-доброму улыбаясь. «Вторую, а точнее, последнюю», – уточнил Амос, и маэстро без всяких нот начал играть знаменитую мелодию, написанную Пуччини для кларнета.

Амос спел эту арию, как мог; он вложил в исполнение всего себя и, когда смолк последний аккорд, оперся о пианино, волнуясь, каким же будет мнение учителя о его способностях. В эти краткие мгновения он понимал, что именно сейчас прозвучит та единственно честная, компетентная и окончательная оценка его вокальных данных, и он сказал себе, что, если она будет низкой, он навсегда закроет эту тему. Наконец-то хоть кто-то скажет ему чистую правду.