– Мне здесь нравится, – негромко сказал Оуэн. – Здесь совсем не так, как у нас дома, на озере Ланье. Такое впечатление, что у всех этих деревьев, что вокруг нас, нет никаких шансов вырасти высокими.
Гиббс замедлил ход, мотор низко заурчал.
– В какой-то степени так оно и есть. В здешних местах выживают лишь самые сильные растения. Те, которые смогли приспособиться к окружающему климату, к природе, с которой они ведут непрестанную борьбу за свое существование. Ведь совсем не просто находиться в воде полдня, а вторую половину жариться на раскаленном солнце. Обычные растения таких перепадов температур попросту не выдержали бы и погибли.
Оуэн задумался, сосредоточенно нахмурив лоб.
– Да, – согласился он с Гиббсом после минутного раздумья. – Но, с другой стороны, ведь это самые обычные растения. Просто они научились жить в необычных условиях. Что ставит их в один ряд с самыми выносливыми растениями на земле. Вот потому все они – супер! Это точно.
– Согласен! – ответил ему Гиббс и подключил скорость. – Хотя примеры такой выносливости можно найти и среди других растений. И среди животных тоже… И среди людей.
Гиббс пристально смотрел перед собой, но мне показалось, что последняя реплика была адресована непосредственно мне. Я снова вспомнила Кэла. Как могут два брата, выросшие и воспитанные в одном доме, быть такими разными. И вот результат. Один, поборов все и вся, выжил, а второй – нет.
Однако вскоре я начисто забыла о флоре и фауне, заселившей местные болота, и перестала обращать внимание на стрекотание мотора. Ибо мы наконец выплыли непосредственно на саму реку. Я была поражена открывшейся мне картиной. Как легко и непринужденно земля уступает место воде, как болотистые топи сменяются плавным течением реки, омывающей многочисленные островки и отмели. Никакого сравнения с береговой частью Мэна, какой она сохранилась в моей памяти. Отвесные гранитные скалы, о которые с шумом разбиваются ледяные волны, накатывающие на берег. Атлантическое побережье в моем родном городе всецело находится во власти северных ветров и холодной воды. Его суровый облик сформировался под влиянием этих разрушительных стихийных сил, столетиями шлифующих неприступные глыбы гранита. А вот здешние места, подернутые изумрудными болотными водорослями, среди которых с важным видом разгуливают длинноногие птицы, они похожи на райский уголок, перенесенный сюда, на землю, откуда-то сверху чьей-то ласковой и доброй рукой.
Перемена в освещении заставила меня поднять глаза вверх, и из моих уст непроизвольно сорвался восхищенный вздох. Лазурный небосвод, солнце, сияющее прямо над нашими головами. Его золотистый нимб переливался и искрил, вызывая еще большее изнеможение, чем даже жара. Я попыталась облечь свои ощущения в слова, сказать что-то путное и имеющее смысл. Несколько раз открывала рот и тут же снова закрывала, не в силах произнести и звука. Словно язык к небу прирос.
– А небо здесь совсем другое, – выдавила я из себя наконец. Глупость, конечно. Ведь я силилась сказать совсем другое. Я хотела сказать, что оно здесь такое огромное, это небо. Но при этом совсем не похоже на небо в его традиционном понимании и восприятии.
Я снова обвела глазами окружающий меня пейзаж. Лодка медленно двигалась вперед, оставляя за собой кильватерный след, убегавший назад к болотам и теряющийся среди густой зелени, словно приглаженной сверху каким-то аккуратистом. А на горизонте впереди вода и небо уже слились друг с другом, образовав единое целое.
– Вот она, водная ширь во всей ее необъятности и во всем ее великолепии, – негромко обронил Гиббс.
– Согласна! – выдохнула я, даже не успев подумать. И тут же поняла, что только что Гиббс озвучил мои собственные мысли, найдя для них самые подходящие слова. Впрочем, никак нельзя, чтобы он об этом догадался.
Оуэн хлопнул его по руке, потом разжал свою ладонь и предъявил всем нам раздавленного комара. Потом сунул руку в воду и смыл его с ладони. Я увидела, как Лорелея отмахивается от насекомых с помощью ивового прутика, а Марис пустила в ход свою пляжную сумку. Но кажется, именно я и брат стали наиболее притягательными объектами для этих зловредных кровопивцев. Я хлопнула себя по лодыжке, где уже остался крохотный кровавый след от укуса.
– А у вас в Мэне есть комары? – спросил у меня Оуэн.
– Еще сколько! Комар, можно сказать, – это неофициальный символ нашего города.
Мальчик широко улыбнулся.
– Папа говорил то же самое про Джорджию.
– Тогда в Южной Каролине таким символом может вполне стать крохотный жучок пальметто, – бросил Гиббс и взялся за румпель, круто развернув лодку влево. Нас обдало фонтаном брызг, и я тут же стала искать глазами, за что уцепиться, чувствуя, как сердце снова уходит в пятки.
– Прошу прощения, – повинился Гиббс за свой неожиданный маневр, и голос его действительно был полон раскаяния. – Полагаю, нам пора вернуться в док и перекусить.