Музыка войны

Мы продолжали то ссориться, то мириться, то пререкаться между собой. Должно быть, виной всему было то обстоятельство, что мне по-прежнему было неприятно, что Яна приобрела недвижимость на Кипре совершенно без моего участия. Я тем не менее старался мысленно отдалиться от случившегося, но не всегда выходило, и теперь, когда я глядел на Яну, я будто видел не ее, а чужого человека, гордячку, посчитавшую меня не ровней себе, к тому же что-то скрывавшую от меня. Почему скрывавшую? Отчего подобные обвинения приходили мне на ум? Сонность и леность, объявшие меня в отпуске, препятствовали тому, чтобы я мог немедленно найти ответ на этот на деле важный вопрос.

После того, как мы посетили Монастырь Святого Креста в Омодосе и хорошо провели время за поздним обедом в уютном ресторане, мы выдвинулись в путь в гостиницу. Однако здесь с нами стали происходить чудеса: каким-то образом навигатор сменил маршрут и увел нас на старые горные серпантины в места, которые мы не проезжали на пути в Омодос, а затем и вовсе телефоны потеряли связь.

За горными холмами вдали струились багровые лучи заходящего солнца, они подсвечивали черные волны гор алым и бледно-розовым, как будто прожигали их насквозь. Темнело еще довольно рано, и тихие равнины в ущельях гор, и безлюдные скалы – все, казалось, дышало предчувствием нисходящей на землю ночи.

Меж тем мы плутали наощупь меж деревушек и городов, не понимая, как нас угораздило заблудиться. Яна была за рулем, а я подсказывал ей, но, по-видимому, все время ошибался. Я включал и выключал телефоны, но толку не было: связи по-прежнему не было. Мимо проплывавшие горные деревушки казались безлюдными, хотя за плотными шторами многих окон горел свет; люди почти не появлялись на улицах после захода солнца, а если и появлялись, то они с опаской и какой-то странной отчужденностью взирали на нас. Мы были для них чужаками, и ни тени приветливости, свойственной киприотам, работавшим в туристических зонах, не было на их лицах.

– Если мы через час не выедем на трассу и не найдем заправку, у нас кончится бензин, и тогда все! – Голос Яны прозвучал на удивление довольно спокойно.

– Не переживай, выедем.

– А если не выедем?

– Заночуем в машине. А утром будем искать деревушку, где нам помогут.

– Ага, вообще-то ночью здесь довольно холодно.

Меня удивило, но Яна, произносившая эти слова, не теряла самообладания, будто все происходило не с ней самой, а с кем-то вымышленным, и было не наяву. Даже я, казалось, нервничал, но она оставалась образцом спокойствия. Открытие это резануло где-то глубоко под сердцем, странности и противоречия в ее поведении все более терзали меня, казалось, я не знал настоящую, подлинную Яну ни на половину, ни даже на треть.

– Тогда попросимся к киприотам переночевать. Люди везде – прежде всего люди. Помогут.

– Ага, я с этими чудиками в их трущобных домах спать не буду.

– Почему это?

– Эти киприоты такие… мерзкие. Чернявые, кудрявые.

– Ты сейчас оскорбляешь людей, среди которых сама же хочешь жить.

– Ну и что? Как будто ты считаешь иначе!

И хотя я всегда, особенно в годы отношений с Яной полагал себя за человека не самого доброго, уж не благородного точно, более того, несдержанного, вспыльчивого, часто грубого с людьми, даже меня ужаснули ее откровения.

– Я не считаю никого мерзким. Это как-то… двулично. Зачем тогда ты купила здесь виллу?

– Ради всего святого не учи меня, как ты любишь. Я большая девочка и вправе считать кого угодно отвратительным!

Но Яна не успела договорить то, что задумала, и гневные слова так и не сорвались с ее тонких губ, потому что раздался хлопок, машина подскочила, Яна ударила по тормозам, мы почти сразу остановились: хорошо, что по ночным горным и довольно узким улицам она ехала на низкой скорости, иначе произошедшее могло бы обернуться для нас гибелью.

– Что это? – Голос ее казался ледяным, а лицо по-прежнему нестерпимо равнодушным. Казалось, она так устала бесконечно плутать по серпантинам, что не могла более притворяться, а именно: надевать на себя человеческие переживания!

– Колесо прокололи. Надо менять. Вот здесь поставь машину, я все сделаю. Не волнуйся.

Как будто она волновалась! Мы остановились около двухэтажного домика с полуотвалившимся фасадом, обнажавшим изъеденный временем желтый ракушечник. Окна были закрыты ставнями, и ни единого луча света не исходило из них. Однако рядом стоял припаркованный старый автомобиль с большим кузовом, многочисленными сколами и ржавчиной по краям, какие часто бывали здесь у фермеров и использовались для работы: перевозки корма инвентаря, малой техники. Вид этого транспорта немного бодрил: мы были не на отшибе мира, рядом находились люди, пусть и говорившие на совершенно чужом языке и наверняка не знавшие английского, но все же это были люди, живые существа, которые точно не оставят в беде и поймут, чем помочь даже без перевода, если дела наши пойдут еще хуже.