Музыка, вперед!

– Легко теперь говорить! Ничего, еще посмотрим, чье слово будет последним! Подожди, дай только немцам прогнать союзников за море, и ты запоешь по-другому, коммуняка!

– Мне незачем ждать, чтобы набить тебе морду, фашист проклятый!

– Ори – не ори, меня не испугаешь! А что до твоего сыночка, то если я еще раз увижу его рядом с Авророй, – поймаю и изувечу!

Они продолжали ругаться, глядя глаза в глаза, почти соприкасаясь носами…

– Святая Дева, ты слышишь? Бедняга, если ты тронешь Джанни хоть одним пальцем, оглянуться не успеешь, как сам окажешься в могиле!

Сандрино Виргилий посчитал своим долгом прийти на помощь начальнику и тут же был атакован булочником дс Бел-лисом. А бакалейщик Бергасси столкнулся в словесной схватке с трактирщиком Бонакки. Перекрывая весь ансамбль своим громовым голосом, мясник Венацца клялся, что это небо заставляет их платить за слабость, проявленную им и его друзьями в ту пору, когда они были хозяевами Страмолетто. Нельзя было идти на компромисс с этими негодяями, когда была возможность истребить их раз и навсегда. Оба клана были уже на грани рукопашной, как вдруг старик в красной рубашке, который при виде возбуждения других всегда немного терял чувство реальности, затянул надтреснутым голосом старый гимн времен Гарибальди:

Когда-то нас было триста святых.
Мы были молоды и сильны…

Это было все, что он помнил, но пение производило довольно сильное впечатление, особенно когда он рычал: «Да здравствует Гарибальди!». Высказавшись, он рухнул на свой стул, но это неожиданное развлечение разрядило грозовую атмосферу, и Джузеппе хотел возобновить прерванную репетицию, но наткнулся на единодушный отказ.

Сидя рядышком, старик и карабинер молча созерцали окружавший их пейзаж. С того места, где они находились, – что-то вроде скалистого утеса на южной стороне деревни Страмолетто – они могли наблюдать панораму северной части Италии. Горбатые контуры холмов расплывались в наступающих сумерках. В ночной тишине орудийные раскаты звучали отчетливее. Джузеппе посмотрел назад. Отгороженная стеной страха, деревня не подавала признаков жизни. Никто не знал, чья сторона победит – немцы или американцы, и кто первым войдет в Страмолетто. В любом случае все приготовились пережить тяжелые дни. Несмотря на эхо далекой битвы, огромное спокойствие исходило от древней земли. Старик вздохнул:

– Если бы не эта мерзкая война, можно быть почти счастливым.

Карабинер пожал плечами:

– В вашем возрасте, Пепе, вы еще верите в счастье?

– Да, Джузеппе. Счастье есть, только люди сами мешают ему.

Джузеппе Гарджулло искоса взглянул на чудака. В лунном свете он был похож на китайскую статую. Бедняга Пепе, в деревне считали, что он слегка тронулся рассудком. Ему уже перевалило за девятый десяток, и эту красную рубашку он носил с той поры, когда подростком ушел к Гарибальди сражаться за свободу Италии. В деревне его любили. Он был достопримечательностью и даже славой Страмолетто. Уже не осталось почти никого, кто помнил, что его зовут Арнальдо Тоньяти, его всегда называли просто Пепе. Иногда с теми, кого он уважал, он выходил из своих полусонных мечтаний и говорил очень разумные вещи, но над ним по привычке смеялись, даже не дослушав до конца.

– Послушай, Джузеппе, я тебя не понимаю. Я был уже стариком, когда ты появился на свет 29 лет тому назад. Почему ты не общаешься с другими? Почему не женишься? Почему ты довольствуешься тем, что приходишь раз в неделю в мэрию, чтобы дирижировать духовым оркестром?

– Потому что я, как и вы, Пепе, люблю быть один.

– Да, но я-то наполовину сумасшедший. И потом, мое время – не ваше время.

– И не мое. Это их время. Они спорят из-за вещей, которые меня не интересуют. Я не хочу ни говорить, ни слышать об их войне, как и об их политике. Я предпочитаю оставаться в стороне и присоединяться к ним только затем, чтобы научить их играть «Фуникули-Фуникула» в такт и не фальшивя.

– Не очень подходящая музыка для нашего времени!

– Это мой способ смеяться над войной, Пепе!

– Я не слишком тебе верю, Джузеппе… Я думаю, что ты живешь дикарем, потому что не можешь забыть о своем несчастье?

– Это тоже верно, Пепе, но я не хочу об этом говорить.

За обеденным столом в доме Капелляро атмосфера была мрачной. Узнав о том, что случилось на репетиции оркестра, Лаура изо всех сил старалась найти нейтральные темы для разговора, чтобы отвлечь Апилио, своего супруга. Но ей это не удавалось. Глядя на замкнутое лицо своего старшего сына Джанни, она опасалась взрыва и успокаивала себя, занимаясь младшими – Микой и Сальваторе, которые щипали друг друга под столом вместо того, чтобы обедать. Пепе, вернувшись с прогулки с карабинером, дремал над своей тарелкой. Внезапно Аттилио резко оттолкнул миску, и жена поняла, что сейчас разразится буря. Сердце у нее сжалось от тревоги, когда муж заговорил, обращаясь к сыну: