Музыка времени

Валентина Ива Музыка времени

Музыка времени

Вымысел для мамы

Поэтический вымысел с примесью эпистолярного жанра – так можно истолковать этот штришок моей жизни.

О том, что чистый лист бумаги завораживает художника, в любом аспекте и смысле этого слова, то есть будь то писатель, поэт, живописец и так дальше, знает или чувствует каждый. Начертать что-нибудь на белом поле испытывает желание и ребенок и взрослый, а что он намарает на листке, это одному богу или чёрту известно.

Вот и я, ознакомившись с толстыми томами Александра Дюма, изучив подробнейшим образом Виконта де Бражелона вместе с Тремя Мушкетерами в третьем классе начальной школы, благоговела перед чистым тетрадным листом. Фантазия била ключом и ложилась на бумагу в виде романа о мушкетерах и прекрасных дамах Владивостокского разлива. Каждые два листа мелким почерком сопровождались рисунками дам в кринолинах и мужчин в шляпах с перьями. Общие тетрадки, наполненные сюжетами, начиная с шестого класса, бродили по рядам парт в поисках благодарного читателя. Читатель воспринимал эти опусы достаточно равнодушно, а иногда и восхищенно, но мне было и этого достаточно. Когда на уроке литературы все получили задание написать былину, моя соседка по лестничной площадке, с которой мы вместе учились в школе, всю дорогу до дома ныла и завывала, что это задание выполнить невозможно. У меня даже и мысли не возникало страдать по этому поводу, а когда учительница литературы поместила мою былину в журнале достижений школьных учеников в пионерской комнате – это меня крайне удивило, но мне, конечно, было приятно.

Мои «литературные» потуги никто не поддержал, и я спокойно фонтанировала направо и налево как рассказчица забавных эпизодов, анекдотов и так дальше, без переложения на бумагу. Мне хотелось, чтобы людям было весело и интересно со мной.

Моими следующими слушателями стали дети в пионерском лагере, где я, по комсомольской путевке, хотя комсомолкой я тогда не была, работала целое лето. Ни компьютеров, ни телевизоров тогда не было, телефон был в единственном числе на столе у директора. Успокоить школьников восьми-десяти лет можно было на сон грядущий каким-нибудь душераздирающим приключением. Мне это было легко и, украсив сюжет яркими подробностями происходящего, я могла повествовать бесконечно…, пока ко мне не подошла хрупкая малышка и не попросила не рассказывать такие страшные истории, а то она не может уснуть от ужаса. Мне до сих пор непонятно: как мне и моей подружке, семнадцатилетним девахам «без царя в голове», доверили двадцать пять детишек, и при этом все они остались живы и здоровы. Правда, этим же летом, в августе, мне исполнилось восемнадцать лет.

Моей следующей слушательницей, сама она об этом и не подозревала, стала моя дорогая мамочка. Каждый вечер, когда я возвращалась после, как сейчас говорят, тусовок, а раньше говорили, гулянок, мама встречала меня, поила чаем, или кормила и, подперев голову красивой рукой спрашивала: «Ну, как там?». Когда мне нечего было рассказывать, она грустила и обижалась: «Ты не хочешь со мной поделиться…». Мне же очень хотелось, чтобы она была весела, чтобы её горящие глаза увлажнялись от моих проникновенных историй, конечно же, добрых, правдоподобных, и оканчивающихся очень хорошо. Её настроение мне было важно и я, за неимением реального дружка мужеского пола, сочинила вымышленного юношу, которого наградила именем, отчеством и фамилией, Наумченко Анатолий Константинович и, конечно, некой родословной, так как подробности такого рода всегда интересуют родителей. Врала я самозабвенно, то есть фантазировала. Мама категорически захотела с ним познакомиться, что естественно не входило в мои планы. Однажды, когда я вечером возвращалась с только что познакомившимся со мной молодым человеком, она подкараулила меня около подъезда и строго спросила у растерявшегося парня: «Вас зовут Анатолий?». Неловкая ситуация канула в прошлое, но каждый вечер случалось одно и то же, она садилась напротив меня и спрашивала: «Ну, как там?». Мне надоело это дело, и я отправила своего фантома в командировку, очень далеко – в Анадырь. Прошло несколько дней, и мама поинтересовалась: «Почему мне не пишет Толя?». Недолго думая, я написала сама себе письмо, изменив почерк с наклоном в другую сторону. Я даже не подозревала тогда, насколько долгой будет эта переписка. Мало того, я заподозрила маму в прочтении моих опусов. В конечном итоге, она сама созналась мне в этом СТРАШНОМ преступлении. Толик все писал мне, а мама все читала… Пока я не вышла замуж и переписка отмерла сама собой.