Музыка. Жизнь. Свет

Если холодно, мрак, зимний вечер, и ни чай не спасёт, ни шабли, если Невский в снегу и Кузнечный – значит, здравствуй, моя Натали. Подобрав подходящее слово для приветствия / солнце -? малыш -?/, я письмо напишу тебе снова; ты в ответ, как всегда, промолчишь. Что молчание? Как ни гордись им, на тебя – и обидеться грех. Но из всех, кто не пишет мне писем, ты не пишешь всегда лучше всех. Жизнь идёт в направлении «мимо», и, попасть не стараясь в мишень, измеряю количеством дыма то, насколько паршиво в душе. И – на юность не рано ль молиться? – но, хотя ещё молод /скажи!/, в шуме радиоволн из столицы я всё чаще ловлю «Ностальжи». Всё смешалось. На свете, похоже, не бывает прекрасных времён. Рубикон должен быть уничтожен. Карфаген должен быть перейдён. Ах, Наташа, оставь шуры-муры, я теперь понимаю в тоске: мы с тобою всего лишь фигуры на большой чёрно-белой доске. Вечна партия в шахматы эта /замечаешь иронию, ы?/, где с одной стороны – силы света, а с другой – соответственно, тьмы. Но и пешкой немало протопав, я не шёл на поклон королю – просто я не люблю мизантропов. Я вообще никого не люблю. Что из нового? Вроде всё так же. Дом культуры снесли, говорят. Ах, Наташа, Наташа, Наташа, зря ты всё же уехала, зря, этот город «над вольной Невою» променяв на другой, с буквы «М.» – так с Parlament’а lights поневоле переходят на синий L&M… Я надеюсь, письмо завершая, что мы встретимся вновь бла-бла-бла – да, Земля, может быть, и большая, но она, как известно, кругла.

«И вот, в книге жизни, в такой-то главе…»

И вот, в книге жизни, в такой-то главе,
Едва собираешься быть нерадивым,
Не совесть, не Бог, а другой человек
Становится нравственным императивом.

И он, без почёта к замкам и дверям

Являясь во сне, улыбаясь на фото,
Так честен с тобой, неподделен и прям,
Что видишь в себе бутафорское что-то.

Живёшь, как жилось, будто всё проглядел,

Бровей не подняв и не дрогнув рукою,
Но чувствуешь мелочность мыслей и дел,
И что-то ещё.
Совершенно другое.

просто жить

…просто жить, просто жить, покуда
мир с собою не стал войной,
в заведении «Барракуда»
пить эспрессо, причём двойной,
не судить ни живых, ни мёртвых,
ибо сам-то не свят пока,
и отсчитывать дни, и мёд их
собирать как нектар с цветка,
и надеясь, что «время лечит»,
на каком-нибудь рубеже,
ожидая, что станет легче,
вдруг понять, что легко – уже.
и однажды, со всеми квит, ты