Музыка жизни

Но в жизни радость и горе ходят рядом. На следующий день рано утром раздался звонок из Москвы — это звонила моя близкая подруга Марина Ткачева, с которой я начинала работать еще в архитектурной мастерской «Военпроект» (и которая предрекла мне тогда: «Петь тебе в Большом театре»). Радостная, я бежала к телефону, думая, что Марина хочет поздравить меня, прочитав статью в газете. Но я услышала совсем другое: «Случилось самое страшное. Умерла мама…»

Не помню, как мы собрались, как прилетели в Москву. Мама умерла не от сердца, не от того, что в городе было тогда трудно дышать, что так беспокоило меня. За несколько дней до кончины в гости к маме приехала из Ташкента наша давняя знакомая. Она решила приготовить настоящий узбекский плов, которым хотела порадовать своих московских хозяев. Очевидно, баранина, которая входит в состав этого удивительно вкусного блюда, спровоцировала у мамы приступ печеночной колики. В Боткинской больнице, куда мой брат сопровождал ее на «скорой», предложили сделать операцию. Не успели… Похоронили маму рядом с папой, скончавшимся за десять лет до этого…

Мне и сейчас трудно описать то, что я пережила в те горькие, тяжкие дни. Утешая меня, моя дорогая Надежда Матвеевна Малышева сказала тогда: «Бог дал вам радость неизмеримую. Для равновесия Бог взял у вас жизнь матери…»

После «коронации» «моей» Азучены в Оранже я получила сразу несколько приглашений-контрактов на исполнение этой партии в разных театрах мира. Одним из них был «Колон» в далеком Буэнос-Айресе. Приглашение в Аргентину было для меня особенно интересным, так как до этого на сцене «Колон» еще не выступали певцы из СССР. Кроме того, мне так хотелось познакомиться с одним из самых крупных, самых знаменитых оперных театров. Хотя он вмещает около четырех тысяч зрителей, в его зале изумительная акустика и петь в нем легко, прекрасно слышно даже любое «пианиссимо». Когда-то в «Колон» выступал наш великий Шаляпин. Столь же великий Артуро Тосканини, покинувший Италию, когда к власти пришел Муссолини, был здесь главным дирижером (об этом напоминает доска на здании театра).

Перед гастролями в Аргентине у меня был сольный концерт во Франции, в Дивонне, откуда я должна была вернуться в Париж, чтобы вылететь в Латинскую Америку. В аэропорту я решила отдать все ноты, которые брала с собой для концерта в Дивонне, моему концертмейстеру Наталье Рассудовой, возвращавшейся в Москву. Мне не хотелось тащить с собой лишний груз в Бу-энос-Айрес, где у меня были запланированы всего несколько спектаклей «Трубадура»: ведь предстоял «бросок» на юг продолжительностью восемнадцать часов. Сидеть почти неподвижно в течение утомительно долгого перелета в битком набитом «Боинге-737», в экономическом классе, где сидения показались мне меньшими, чем в наших самолетах, было сущей пыткой. Первая посадка предполагалась только через двенадцать часов полета — в Рио-де-Жанейро.

Но вот наконец-то и Буэнос-Айрес. Неудобства дороги в какой-то мере были компенсированы той сердечностью, даже радостью, с которой меня встретили в аэропорту. По дороге в город меня удивило, что деревья вокруг были голые, трава пожухлая — совсем как у нас поздней осенью. Несколько часов назад я видела совсем другое — зеленые леса Франции. «Так ведь у нас зима!» — напомнили мне мои новые знакомые. «И бывает холодно?» — «Конечно. Бывает, температура падает до пяти градусов». Вот тебе и Южное полушарие! Хорошо, что я привезла с собой из Москвы каракульчовое пальто — решила взять больше «для шику». И вот оказалось, что оно может здесь пригодиться. Для прохладной погоды — да, а что я буду делать, если температура снизится до пяти градусов мороза? Вот и верь после этого консультантам-страноведам из «Госконцерта» и из выездного отдела ЦК, где я проходила через «душеспасительное собеседование» (так тогда было положено) в преддверии своей первой поездки в далекую Аргентину. Когда я спросила: «Какая там в июле-августе бывает погода?» — то получила ответ: «Там всегда тепло». Потому-то я и решила не брать с собой теплых вещей. Как оказалось, напрасно.

Я прилетела в Буэнос-Айрес в июле 1974 года, в дни, когда страна еще была в трауре по случаю смерти своего президента Перона. Тем не менее мы не могли терять времени и сразу начали репетировать. С главным дирижером театра «Колон» (он же был и дирижером-постановщиком «Трубадура») Карлосом Феликсом Чилларио у нас сразу же возникло взаимопонимание, что способствовало работе. Да и с коллегами-певцами мне повезло: моими партнерами были американка Элеонора Росса (Леонора), великолепный баритон Маттео Манагуэрра (Граф ди Луна). Партию Манрико поначалу должен был петь Пласидо Доминго, но по какой-то причине он не смог прилететь в Буэнос-Айрес, и его заменил очень хороший итальянский певец Флавиано Лабо. Все складывалось вполне удачно, зато начались осложнения другого рода.