Музыкальная шкатулка Анны Монс

Анна боялась признаться самой себе, что в тот миг, когда ясные чистые глаза саксонца остановились на ней, сердце ее замерло. А затем полетело вскачь. И захотелось сразу и убежать прочь, и кинуться ему на шею, прижаться, обнять и уж более не отпускать его.

Прежде она задавалась вопросом, что есть любовь, но только теперь поняла — внутренний жар и холод в руках, беспокойствие внезапное и вместе с тем сладостное предвкушение некоего чуда.

Модеста же, глянув в подернутые поволокой глаза сестры, вдруг испытала сомнение: а правильно ли она сделала, познакомив Анну с этим человеком? Нет, он, безусловно, хорош собой, но вот Анхен… наивна. С нее станется — вообразить недолгую связь любовью всей ее жизни. И не выйдет ли так, что собственной рукой Модеста разрушит их хрупкое семейное благополучие?

— Послушай, дорогая, — сказала она, беря сестру за руки. — Этот мужчина хорош, но помни о том, что у тебя есть Петр…

— Неужели? — грустная улыбка тронула губы Анны.

— Ты его можешь не любить, но, узнай он про любовника, разгневается. Разве ты хочешь навлечь на себя царский гнев? Или на нас с матушкой? Пообещай, что будешь осторожна!

И Анна скрепя сердце дала обещание.

Но видит Бог, до чего же сложно оказалось его исполнить! С ней творилось нечто непонятное, и Анна, прежде холодная, рассудительная, при виде саксонца теряла всяческий разум. Она то вспыхивала жгучей ревностью, думая о том, что не только ей мил этот изящный и добрый человек, то успокаивала себя, вспоминая о царе, то холодела от страха — а ну как узнает Петр?

Не за себя боялась Анна, за Кенигсека.

И страх этот заставлял ее быть осторожной.

Конечно, слухи поползли, слишком уж многие взгляды обращены были на Анну, но она привычно отмахнулась от досужих разговоров, уверенная, что и Петр не станет их слушать.

— Про меня всегда ведь что-нибудь говорили, — обращалась Анна к разлюбезной сестрице своей. — И что? Неужто эти сплетни чем-то отличны от иных?

— Ничем, — поддерживала ее Модеста.

— Тогда — ведь хорошо…

Модеста не была в этом уверена, но признавала: роман этот нежданный преобразил сестру. В ее глазах вспыхнул огонь, лицо сделалось бледным, а губы порозовели. Да и движения обрели некую порывистость, словно Анна пыталась сдержать себя, но не могла.

Не стала она краше, но стала притягательнее.

Петру бы это понравилось.