Музыкальная шкатулка Анны Монс

Все получилось именно так, как не единожды представляла себе Анна.

Петр воротился в Немецкую слободу, к дому ее, но, увидев Анну, не поспешил ее обнять, смерил презрительным взглядом. Она же, вместо того чтобы припасть к его ногам, о милости умоляя, глянула дерзко, с вызовом.

— Дура! — крикнул Петр.

И Анна лишь плечиком повела: дура. Она и сама это поняла, да поздно.

Жалела? Не о любви. О себе, некогда на уговоры поддавшейся.

О той Анне, которой она могла бы быть.

О жизни своей непрожитой.

Спокойно приняла Анна известие о том, что ей и сестрице ее, про которую Петр знал, будто помогала она тайным встречам любовников, надлежит безвыездно оставаться в доме.

Надолго ли?

Модеста, наивная, верила, что вскоре гнев царя поутихнет. Как знать, быть может, и случилось бы так, когда б не Алексашка, подсунувший царю смуглянку Скавронскую. Та была молода и хороша собой, живая, яркая… как Анна некогда.

И Анна с жалостью думала об этой женщине, предвидя для нее повторения собственной нелегкой дороги. В доме стало тихо. Сгинули друзья. Исчезли просители. И даже тени из снов отступили от нее, видно, ушли к Скавронской. И правильно, пусть они от нее и требуют милостей.

Пожалуй, эти дни, преисполненные тихой печали, были счастливыми, как счастлива бывает тихая ранняя осень. Где-то там, за каменными стенами дома, который больше Анне не принадлежал, как и не принадлежали ей и те, дареные, дворы, и пансион, и многое иное, шла своя жизнь. И Модеста вздыхала о том, что она вынуждена оставаться взаперти…

…началось следствие.

…и матушкины просители, прежде преисполненные ей благодарности за помощь, вдруг теперь заговорили о произволе, о взятках, о том, сколь часто злоупотребляла Анна доверием царя.

…заговорили о ведьмовстве и чарах, о приворотах, гаданиях.

…и старушка Апраксия сгинула, спеша уйти от наказания.

И обвинение это, пусть пока что не доказанное, отвратило от Анны тех, кто еще заглядывал в проклятый дом. Что ж, Анна вовсе не удивилась этому, оставшись в одиночестве. Теперь каждое утро, поднявшись с постели, она первым делом усаживалась перед зеркалом, разглядывала собственное отражение. Шкатулка, подаренная некогда Петром, стояла тут же. Порою Анне хотелось швырнуть ее об стену, разломать, растоптать, чтобы не осталось ни щепочки целой. Порой — напротив, сберечь, укрыть ее. Простенькая музыка вызывала у нее неизъяснимую нежность, и Анна слушала ее часами…