Музыкальная шкатулка Анны Монс

Сказать бы кому — да только посмеются. Вон Алексашка всецело уверен, что Монсиха — иначе он Анну и не называет — весьма превеликую выгоду имеет. Разве не назначил Петр ей пансион в семьсот рублей? Разве не подарил свой портрет, алмазами отделанный, за который цельную тысячу уплатить пришлось? И до сих пор страшно было, как это он решился с этакими деньжищами расстаться за-ради бабской прихоти… но нет, все не то.

И, терзаясь смутными желаниями — не в силах были их удовлетворить случайные связи, — Петр вдруг понял, какой подарок он ей должен сделать. Вот только вновь представилась ему матушка, качавшая головой с укоризною: совсем ты, сынок, разум потерял! Разве ж царское это дело?

Царское.

Шкатулку он делал долго, своими руками, отчего-то ему казалось, что именно так будет правильно. Вот с механизмом пришлось повозиться, уж больно хитер был, да и недоставало Петру ловкости, сноровки в том, чтобы отладить его как следует. Благо, нашелся мастер.

Получилось хорошо.

И шкатулку Петр вручил ей самолично. Анна приняла подарок, и если и была удивлена, то виду не подала.

— Что это? — спросила она и, не дожидаясь ответа, провернула в замке ключ. Крышка приподнялась, и Анна увидела чудесную картину. Зеркало-озеро, лебеди и лодочка с фарфоровой, в полмизинчика, девушкой.

— Надо же… — голос ее дрогнул. — Я не думала, что ты помнишь… я тогда боялась упасть в воду. И лебеди, честно говоря, очень страшными выглядят… если вблизи посмотреть.

Рада ли она была такому подарку?

Или же прав Алексашка, что Анне нужны иные дары, куда богаче? Что она, как прочие немки, только и умеет — выгоду свою блюсти. Впрочем, разве сам Алексашка не таков? Может, отсюдова и ревность его непонятная?

Этим вечером Анна была задумчива, рассеянна и ни о чем Петра не просила. Блуждающий взгляд ее то и дело останавливался на Петре, но тотчас Анна спохватывалась, начинала улыбаться, говорить о чем-то… и он поддерживал беседу.

А и правда, вдруг — приворожила?

Пусть Лефорт твердит, что нет ворожей на самом-то деле и ведьмовство всякое — суть мракобесие, которому только бабы верят, но…

Но отчего же не в силах Петр расстаться со своею царицей… а и вправду, подумалось вдруг, вышла бы из Монсихи царица! Умеет себя держать, и подать тоже, и холодность ее, которая порою злила его, доводя до безумия, царице уместна.