Музыкальные диверсанты

— Надо было выезжать. Но вслед за ней пришла телеграмма, что все продукты до табака и вина включительно надо везти с собой. Это позволило еще оттянуть отъезд, так как в Москве уже трудно было достать необходимое. Комиссар соседнего с дачей города — еврей Еврух — все время торопил с отъездом. Тут, к счастью (как это ни странно звучит), заболела моя жена. Пришлось оперировать руку. Тут уж и Еврух не мог придраться. По всем признакам, германская армия была совсем близко. Комиссар уже готовился бежать. Торопил и нас. Мы же в это время были заняты другим. Днем паковали вещи, а ночью рыли убежище в глубоком овраге в трехстах метрах от дачи. Наконец, наступил день, когда уже начала доноситься канонада. Комиссар в автомобиле заехал к нам, сказал, что надо срочно выезжать… Мы сказали, что едем вслед за ним. Когда он отъехал, мы перебрались в наше убежище. Там мы просидели двенадцать дней. Это были самые жуткие «дни нашей жизни», — улыбается В. А., - только иногда ночью кто-нибудь пробирался из нас на дачу, чтобы взять что-либо необходимое. Нас было пять человек. Осталось трое. Во время одной из вылазок погибли бабушка жены и прислуга, прожившая с нами всю жизнь. Профессор Мартынов, прятавшийся поблизости, был ранен разрывом гранаты и приполз к нам. Мы втянули его в яму, и он умер почти сразу же на наших руках. Это были самые страшные дни. Около нас орудовали истребительные отряды, сжигая все, что можно. Выйти было невозможно. Труп проф. Мартынова трое суток пролежал у нас в яме вместе с нами, с живыми, или, вернее, полуживыми.

И, наконец, наступил долгожданный день! В одну из вылазок мы увидели немецкого солдата. Слава богу! Мы спасены!

Много, много может рассказать В. А., и он все расскажет читателям «Нового слова». Он раскрывает объемистый дневник и читает несколько страниц. По ним уже можно судить, что кроме блестящего артистического дара судьба не обделила его и даром литературным[28]. Но это не только литература. Тут и жизнь. Двадцать четыре года жизни в советском аде, из которого даже «заслуженный артист республики» мечтал бежать и сбежал. Тут масса встреч с людьми, чьи имена всем нам хорошо известны. Этот толстый дневник В. А. вручает мне и говорит:

— У меня длинный счет к советским самодержцам. Может быть, и отпечатанием этих страниц я смогу списать тут один нолик с этого счета…

Действительности изложенное в статье, мягко говоря, не соответствовало. Напротив, власти были удивительно лояльны к строптивому и экзальтированному служителю Мельпомены.

Во время Гражданской войны, летом 1919 года, когда Харьков заняли части Добровольческой армии, Блюменталь-Тамарин вместе с другими актерами решили устроить в честь этого события большой праздник в местном цирке.

По воспоминаниям современников, Всеволод Александрович верхом на белом коне, держа в руке пику с огромным трехцветным флагом, с притороченной к седлу большой церковной кружкой, разъезжал по городу, собирая пожертвования на подарки «освободителям родины».

Порыв оценили. «Знаменосец» возглавил агитационно-театральный отдел при Харьковском отделении пропаганды армии Деникина. Главной задачей подразделения определялась «пропаганда идей Добровольческой армии путем лекций, концертов, спектаклей и т. д.».

С работой он справлялся на отлично. В начале июля газеты заполонила реклама гастролей А. Н. Вертинского.

Тем временем советские информагентства распространяли заявление «убежавшего от красных» железнодорожника:

«… городе применяется белый террор…Полтора дня трупы были развешаны на фонарных столбах. Восстановлен 12-часовой рабочий день… Буржуазия ликует. Толстосумы в день помощи добровольцам опускали в кружки серьги, бриллианты…

В ресторанах исполняют "Боже, царя храни”».

Когда Красная армия вошла на Украину, Всеволод Блюменталь-Тамарин был арестован. И только благодаря личному вмешательству Луначарского его не расстреляли.

Но удивительное дело! Каких-то семь лет спустя после его «белогвардейских эскапад» в Харькове и Москве с размахом отмечалось 25-летие его сценической деятельности. В честь юбилейной даты ему было присвоено звание заслуженного артиста РСФСР и в дальнейшем дано разрешение на создание собственного театра.

Так что откровенную напраслину в своих мемуарных записках возводил кумир публики на советскую власть. Но заведомая ложь не мешала ему пустить все свое мастерство на борьбу с ней.

Уже зимой 1942 года он в качестве штатного сотрудника «Винеты» (с огромной зарплатой в 600 рейхсмарок!) выступил по радио с обращением, в котором призывал соотечественников не защищать сталинский режим и сдаваться, а население на захваченных территориях — сотрудничать с оккупантами.