МУЗЫКАНТ В ЗАЗЕРКАЛЬЕ

словах и в своих намерениях. Холодный при первой встрече, в

интимном знакомстве он обнаруживает чувство редкой

сердечности и самопожертвования. Нет жертв, которых он не

согласился бы принести для достижения своих целей, нет

опасностей, которым он не решился бы подвергнуться для того,

чтобы успеть в исполнении намеченного… Все это я говорю вам

на основании опыта, путем которого я убедился в его

способностях и нравственной силе…Я знаю его уже целый год, и

это дает мне право сказать вам, что вы можете быть с ним так же

откровенны, как были бы со мной. Малейшее сомнение, которое

появилось бы у вас относительно него, нанесет ему

чувствительное оскорбление. Я говорю: появилось бы, потому что

у него достаточно такта, чтобы заметить это, как бы вы тщательно

ни скрывали…>>

1.3. Теперь пойдет речь о доверчивости людей необразованных.

Она выглядит несколько иначе. Следующий эпизод взят мной из

книги воспоминаний эсера П.М. Рутенберга [5]:

<<Трупы были направо и налево от меня. Около них большие и

малые алые пятна на белом снегу.

Рядом со мной, свернувшись, лежал Гапон. Я его толкнул. Из-под

большой священнической шубы высунулась голова с

остановившимися глазами.

– Жив, отец?

– Жив. <…>

Надо было спасать Гапона.

Я сказал ему, чтобы он отдал мне все, что у него было

компрометирующего. Он сунул мне доверенность от рабочих и

петицию, которые нес царю.

Я предложил остричь его и пойти со мной в город.

Он не возражал.

Как на великом постриге, при великом таинстве, стояли

окружавшие нас рабочие, пережившие весь ужас только что

происшедшего, и, получая в протянутые ко мне руки клочки

гапоновских волос, с обнаженными головами, с благоговением,

как на молитве, повторяли:

– Свято.

Волосы Гапона разошлись потом между рабочими и хранились как

реликвия.>>

1.4. А вот – великолепный образец доверчивости несколько иного

рода. Цитирую воспоминания историка, прозаика и поэта Юрия

Айхенвальда:

<< Понимаете, я убежден, что Горб [разведчик, тесть

Ю. Айхенвальда] был человеком абсолютно честным. При том,

что многие его поступки… Я вот, например, знаю по рассказам

Евгении Семеновны [теща Ю. Айхенвальда], что за границей он

организовал отравление, убийство одного нашего атташе, который

остался в Праге, в Чехословакии – это было в 20-е годы. Или

чистка в Монголии: чекисты переодеты были – выдавали себя за

белых офицеров, которые собирают отряд в помощь китайцам,

чтобы воевать с бандитами-большевиками. Ну, люди шли на эту

удочку, а чекисты их расстреливали, как только они выезжали за

пределы города.>>[6, с. 273]

1.5. Приведу еще один отрывок из воспоминаний Юрия

Айхенвальда. Здесь, на мой взгляд, мы имеем дело со случаем

крайней доверчивости (к советской власти):

<<Теперь про Вольпина, как Вольпин туда [в Караганду] попал [в

1951 году]. Он получил, оказывается, 5 лет ссылки [неточность: не

ссылки, а высылки]. Выяснилось, что существует такая

возможность: тебя могут арестовать, предъявить 58-ю, потом ты

проходишь экспертизу, тебя признают психически больным, после

этого ты год-полтора примерно болтаешься в тюремной больнице,

где кормят нормально, прогулки, библиотека – в общем, совсем

нормальная, приличная жизнь. И после этого, мало того что тебя

не отправляют в лагерь, тебе еще дают 5 лет свободы [и

разрешают работать в школе]. Оказывается, вот таким образом

можно было спастись от советской власти, от ее карающей руки.

Это было потрясающе!>>[7]

1.6. Теперь – эпизод, заимствованный мной из воспоминаний

журналиста В.Л.Бурцева, разоблачителя Азефа. Здесь хорошо

видно, что доверчивость и недоверчивость – это, в сущности, одно

и то же:

<<На суде [имеется в виду суд над Бурцевым, устроенный

эсерами, чтобы защитить Азефа], как только началось дело Азефа,

я чувствовал к себе особенно злобное отношение со стороны

Чернова и Натансона. <…> В отношении к себе в деле Азефа я не

могу ничем упрекнуть только самого горячего защитника Азефа –

Савинкова. Чернов и Натансон не скрывали желания утопить

меня, спасая Азефа. Я был в положении обвиняемого, и мне

приходилось мириться с этим инквизиционным отношением ко

мне и отвечать на все вопросы, даже когда они делались с

злобными чувствами и даже когда этих чувств не скрывали.>> [8]

1.7. А вот еще пример выдающейся доверчивости. Видный деятель

белой эмиграции Шульгин писал о своем конспиративном

путешествии в Россию (23 декабря 1925 – 6 февраля 1926) [9]:

<<Разумеется, при скользкости моего предприятия, мне

предоставлялось вечно сомневаться: а не попал ли я в руки ловких

агентов Г.П.У.? <…> Дыхания предательства я не ощущал.

Наоборот, от всех моих новых друзей шли хорошие токи.>>