МУЗЫКАНТ В ЗАЗЕРКАЛЬЕ

<…> Пыталась я разобраться, кто нас выдал. В деле находились

три доноса, но и мне, неискушенной, было ясно, что это – не

главный источник информации».

Далее Улановская, основываясь на собственных умозаключениях,

обвиняет одного из участников организации в доносительстве и

называет его имя.

Приведу теперь цитату, имеющую прямое отношение к стержню

книги Н. и М. Улановских – сбору компромата и последующему

аресту десятков людей.

«Улановская Надежда (Эстер) Марковна (1903/1904–1986),

революционерка, переводчица. <…> Сопровождала мужа,

А.П. Улановского, в его секретных миссиях в Германию, Китай,

США (1921–1933). Узница сталинских лагерей. <…>

Улановский Александр Петрович <…> (1891–1971) <…>

Разведчик (Германия, Китай, США, Дания). Узник сталинских

лагерей».

(См. Алексеева Л. Поколение оттепели. М.: Захаров, 2006, с. 419)

Как могла Майя Улановская, выросшая в семье

профессионального разведчика, не понимать в 2003 году, что ее

квартира находилась в сталинское время на прослушке и поиски

виновного в арестах ей следует начинать с себя? Ведь крамольные

тезисы зачитывались не где-нибудь, а у нее дома…

8.2. ПЕРВОЕ НЕОБХОДИМОЕ ДОБАВЛЕНИЕ

У современного читателя может возникнуть вопрос –

существовала ли в позднесталинское время прослушка? Ответ на

этот вопрос – в статье Сусанны Печуро, осужденной в 1951 году

по «делу СДР» (т.е. по тому же «делу», что и Майя Улановская ).

Статья называется «Я благодарна судьбе…» и опубликована в

правозащитном журнале «Карта», вып. 24–25, 1999 г.

Привожу цитату оттуда (с. 101):

<<А кольцо вокруг нас сжималось все туже. Наружная слежка

была почти открытой. В комнате Бориса [Слуцкого] под видом

проверки электропроводки было поставлено подслушивающее

устройство. Когда мы это заподозрили, то придумали очень

простой и остроумный способ помешать прослушиванию наших

разговоров. Мы закрепили лист плотной бумаги вблизи

комнатного электровентилятора…>>

Кстати, у Бориса Слуцкого родители в разведке не работали.

8.3. ВТОРОЕ НЕОБХОДИМОЕ ДОБАВЛЕНИЕ

По тому «делу», за которое сидела Майя Улановская, три человека

были расстреляны. Доля ответственности Улановской за это

очевидна из ее собственной книги. Как можно было после этого

заниматься общественной деятельностью, обличать других?

9. НАВАЖДЕНИЕ

Эта заметка завершает цикл моих статей об Анатолии Якобсоне.

Она – о той ловушке, в которую попадает простой и ясный ум в

эпоху развитого тоталитаризма.

<<Я [М.Улановская] написала ему [Локшину, моему отцу]

письмо, выражая свое презрение. Когда я поделилась на этот

счет с отцом [А.П. Улановским] и показала письмо, он его порвал

и сказал: «С предателями не переписываются, их убивают. Если

хочешь, пойдем к нему, и я его убью».>>[1]

<<[Якобсон] сказал, что Локшин безобразен: шея морщинистая,

черепашья, так и хочется ее раздавить.>> [2]

<<Про О. Ивинскую [Якобсон] сказал: – Я не колеблясь вынес бы

ей приговор [смертный? – А.Л.], хотя сам и не мог бы его

исполнить. >>[3]

<< [М. Улановская – А. Якобсону] Имел ли на тебя влияние мой

отец?>>[4]

<<Ум у Толи Якобсона был ПРОСТОЙ И ЯСНЫЙ: НЕ

СКЛОННЫЙ К ИЗОЩРЕННОЙ КАЗУИСТИКЕ [выделено мной –

А.Л.] <…> >> [5]

Вместо того, чтобы комментировать это самому, приведу

САРКАСТИЧЕСКИЕ суждения Якобсона о стихах революционно

настроенных романтиков (Багрицкого, Тихонова и других):

<<Итак, функции художника – это: сыск <…>; донос <…>;

расправа.>>

<<Перестраховаться, вопя, заклиная разящую без разбору слепую

силу: «Я не из тех, кого убивают! Я из тех, кто убивает! Сколько

угодно, кого угодно – только не меня!»>>

<<Что же после этого остается на долю карательных органов?