МУЗЫКАНТ В ЗАЗЕРКАЛЬЕ

ПОЛИТБЮРО» [выделено мной – А.Л.] . Мы этого не знали, мы

видели другое: он подошел, что-то сказал, они встали и ушли

[Караганда, 1951 год]>>.

(См. Айхенвальд Ю. Последние страницы. – М.: РГГУ, 2003, с. 289)

А вот исторический фон, на котором все это происходило:

<< В декабре 1949 года [5 управление МГБ СССР] было

реорганизовано в агентурно-розыскное подразделение,

наследовавшее функции ранее существовавшего в НКВД

секретно-политического отдела. 5 управление имело глубоко

законспирированную сеть из почти 11 миллионов [!] тайных

общественных агентов-информаторов. >>

(См. «Государственный антисемитизм в СССР: 1938–1953. Документы»/

Под ред. А.Н. Яковлева. – М.: «Материк», 2005, с. 386)

Добавление VII.

ОБЫКНОВЕННОЕ ЧУДО

Бывают события, которые можно либо принять как свершившееся

чудо, либо объяснить банальным благоволением спецслужб…

* * *

Вот какую анкету заполнял в 1947 году мой отец, работавший

тогда ассистентом в Московской консерватории:

Анкета из личного дела А.Л. Локшина (оригинал в архиве

Московской консерватории; курсивом набран текст, написанный

рукой отца)

<< Локшин Александр Лазаревич!

Отдел кадров Консерватории просит Вас срочно [!] ответить на

следующие вопросы:

1. Были ли Вы за границей (где, когда и кем направлялся) – Нет

2. Имеете ли родственников за границей (где, кто) – Нет

3. Были ли Ваши родственники репрессированы – Нет

Личная подпись

22/II 47 г. А.Л.Локшин>>

А вот похожая анкета, которую должен был заполнять в 1947

году, поступая в университет, Юрий Орлов (будущий известный

физик и правозащитник). Цитирую его книгу «Опасные мысли»

(М., 2008, с.87– 88):

<<В приемной комиссии физико-технического факультета

предупреждали, что экзамены будут труднейшими, но я

обнаружил, что подготовлен даже слишком хорошо. 15 августа

моя фамилия появилась в списке сдавших экзамены. <…>

Оказалось, однако, это еще не значило, что я был принят в

университет. Нужно было заполнить анкету особого отдела, в

которой я подтверждал, что:

Ни я, ни мои ближайшие родственники в белых армиях не

служили.

В оппозициях не состояли.

За границей (за исключением службы в Красной армии) не были.

Репрессиям не подвергались.

Из ВКП(б) не исключались.

Колебаний по партийной линии не имели.

Все было чистой правдой о моих ближайших родственниках,

исключая, может быть, Петю (который колебался). Но что касается

меня, то я уже не колебался, а сильно раскачивался. Однако надо

было бы быть абсолютным идиотом, чтобы честно отвечать на их

вопросы. Ответишь на вопрос, а попадешь на допрос. Я не

колебался ни секунды, утаивая мои колебания. Не было других

путей получить хорошее образование и даже просто высшее

образование: аналогичные анкеты заполняли во всех советских

институтах и университетах [выделено мной – А.Л.]. >>

То, что Вера Прохорова со своей немыслимой родословной,

которую, как я полагаю, невозможно было утаить, смогла без

последствий проскочить подобное анкетирование в 1947 году в

престижном Инязе – это, несомненно, чудо.

Но еще большее чудо – это поступление Веры Ивановны в Иняз в

1936 году.

Цитирую:

<<Мать Веры, Надежда Николаевна, – урожденная Гучкова.

Московский городской голова Николай Иванович Гучков – ее

отец. Александр Иванович Гучков [1864, Московская губерния –

1936, Париж] – родной дядя. Да, тот самый, у которого согласно

советской историографии, что ни должность, то крамола:

основатель и лидер партии октябристов, председатель III Госдумы,

военный министр Временного правительства [а также один из

организаторов Интервенции] . С такой родословной в СССР не

то, что устроиться на работу, – жить было невозможно [выделено

мной – А.Л.].>> См. Григорьев А. «Прохоровы с Трех гор» –

Известия, 12 мая 1998.