Музыканты в зеркале медицины

Подобные периодические реактивные депрессивные расстройства на почве хронического, неизлечимого и смертельного заболевания вовсе не являются редкостью и изначально очень чувствительному, подверженному невротической стигматизации Шопену пришлось пройти еще и через эту пытку. Тем удивительнее, что именно период с 1839 по 1846 год был наиболее плодотворным для него в творческом отношении. В этот период ни прогрессирующее органическое заболевание, ни душевные расстройства, сопровождавшие его обострения, не оказали отрицательного влияния на творчество Шопена. Не исключено, что предчувствие ранней смерти от неизлечимой болезни давало ему столь необходимое для творчества внутреннее напряжение, которое он способен был излить только в музыке. Такое предположение подтверждается высказыванием самого Шопена: «За роялем я изливаю свое отчаяние».

Его творческие силы исчерпались лишь в последние два года жизни. Со своей любимой родиной он попрощался «деревенским танцем», где еще раз выразил душу своего многострадального народа, который, по словам польского поэта Циприана Норвида, единственно Шопену обязан тем, что «пролитые на протяжении многих веков слезы польского народа стали бриллиантами в диадеме человечества».

БЕДРЖИК СМЕТАНА

Композиторская деятельность Сметаны пришлась на то время, когда чешская музыка полностью находилась в тени немецкого и итальянского музыкального творчества. Тем более сильное впечатление должно было произвести национальное своеобразие его творчества на современников. Стиль Сметаны самым непосредственным образом связан с достижениями так называемой «новой немецкой школы», прежде всего Ференца Листа и Рихарда Вагнера, и, следовательно, он не мог остаться в стороне от конфликта двух беспощадно враждовавших между собой в то время музыкальных партий — «браминов» и «вагнерианцев» — каждая из которых стремилась привлечь его на свою сторону. Результатом этого явились резкие, доходившие порой до диффамации и клеветы, нападки консервативных противников. Сметана никогда не поддерживал личных контактов с Вагнером, за приверженность которому ему больше всего доставалось от консервативной критики. Его вдохновлял драматический стиль опер Вагнера, прежде всего полифоническая интеграция оркестра и степень психологического сопереживания, воплощенная в центральных образах оперного материала, и Сметана пытался обогатить это при помощи вновь открытого мелоса чешского языка. Сметана, безусловно, не был истинным вагнерианцем, он был всего лишь художником, музыкально-драматические замыслы которого в определенной степени совпадали с замыслами Рихарда Вагнера.

Лист, в отличие от Вагнера, оставался для Сметаны на протяжении всей его жизни «мастером и недосягаемым идеалом», каким был Вагнер для Антона Брукнера. Музыкально-поэтические новации Листа, небывало обогатившие поэтичность и выразительность музыкального языка, легли в основу инструментальной музыки Сметаны, которая, в отличие от симфонизма Антонина Дворжака, никогда не была «абсолютной игрой звуков», но всегда являлась музыкальной поэзией, выражением личных поэтических идей автора. Действительно, в симфоническом наследии Сметаны нет ни одной значительной симфонии, а есть лишь симфонические поэмы в духе Листа. Без технических нововведений Листа были бы немыслимы фортепианные произведения Сметаны.