Музыкофилия

У больных могут также меняться музыкальные вкусы и пристрастия. К. Джерольди и соавторы описали двух больных, чьи многолетние музыкальные вкусы резко изменились после того, как у них началась лобно-височная деменция. Один из них, престарелый адвокат, всегда предпочитал классику и терпеть не мог поп-музыку, называя ее невыносимым шумом. Заболев, этот человек воспылал страстью к музыке, которую прежде ненавидел, и теперь слушает итальянские эстрадные песни на полной громкости по много часов в день. Б. Ф. Бёве и Й. Э. Чеда описали другого больного с лобно-височной деменцией, который вдруг полюбил польку[136].

Совершенно иной, более высокий уровень поражения – выше конкретных действий, импровизаций и исполнения – Миллер и его коллеги описали (в опубликованной в 2000 году в «Британском журнале психиатрии» статье) на примере пожилого человека, не получившего никакого музыкального образования. Этот человек в возрасте шестидесяти восьми лет начал сочинять классическую музыку. Миллер подчеркивал, что произошедшее с этим человеком было озарением не музыкальными идеями, но музыкальными рисунками, и именно из них перемещениями и перестановками он создавал свои произведения[137]. Ум этого человека, писал Миллер, был одержим сочинительством, и его композиции действительно отличались очень высоким качеством (некоторые из них исполнялись на публичных концертах). Он продолжал сочинять даже после того, как стали весьма тяжелыми расстройства речевых и других когнитивных навыков. (Такая творческая сосредоточенность была бы невозможна у Веры или Луиса, так как тяжелое поражение лобных долей произошло у них на ранних стадиях заболевания, и, таким образом, оба были лишены интегративных и трудовых способностей, необходимых для обработки проносившихся в их головах музыкальных фрагментов.)

Композитор Морис Равель в последние годы жизни страдал заболеванием, которое иногда считали болезнью Пика, хотя в наши дни ему бы, видимо, поставили диагноз лобно-височной деменции. У Равеля развилась семантическая афазия, неспособность оперировать представлениями и символами, абстрактными концепциями и категориями. Но его творческий ум продолжал изобиловать музыкальными образами и фрагментами, которые он уже не мог перенести на нотный стан. Теофил Аалажуанин, лечащий врач Равеля, быстро понял, что его знаменитый пациент утратил музыкальный язык, но не музыкальное дарование. В самом деле, не страдал ли уже Равель деменцией, когда писал «Болеро», произведение, характеризующееся беспощадным повторением одной музыкальной фразы десятки раз с нарастающей громкостью и участием все большего числа инструментов оркестра, но без каких-либо признаков развития темы? Конечно, такие повторения всегда были органичной частью стиля Равеля, но в его более ранних произведениях эти повторы составляли интегральную часть большей музыкальной структуры, в то время как в «Болеро» есть только повторяющийся рисунок, и ничего больше.

Для Хьюлингса Джексона, жившего сто пятьдесят лет назад, мозг был не статической мозаикой фиксированных представительств или точек, но мозаикой всегда активной и динамической, с активно подавленными или заторможенными потенциалами в определенных участках. Эти потенциалы могли высвобождаться, если устранялось торможение или подавление. То, что музыкальность может не только сохраняться, но и усиливаться при повреждении центров речевой функции в левом полушарии, стало ясно Джексону еще в 1871 году, когда он описывал пение детей, страдающих афазией. Для Джексона это был пример – один из многих, – когда подавленная в норме мозговая функция растормаживается в результате повреждения другой функции. (Такие динамические объяснения, вероятно, годятся и для других странных явлений и избыточностей: музыкальных галлюцинаций, «высвобождаемых» глухотой, синестезий, иногда «высвобождаемых» слепотой, необычных способностей умственно неполноценных индивидов, «высвобождаемых» повреждением левого полушария.)

В норме у каждого человека сохраняется баланс, равновесие между процессами возбуждения и торможения. Но если, как это было недавно установлено, повреждение локализуется в передней части височной доли доминирующего полушария, то это равновесие нарушается и происходит растормаживание или высвобождение функций, связанных с задней теменной и височной областью подчиненного полушария[138]. Этой гипотезы придерживается Миллер, и она в последнее время получает подтверждение во многих физиологических и анатомических исследованиях. Недавно группа Миллера описала одну пациентку, у которой на фоне нарастающей афазии повысились способности к художественному творчеству (см. Сили и др.). В данном случае произошло не только функциональное облегчение задней области правого полушария, но и наблюдались реальные анатомические изменения с увеличением объема серого вещества в теменной, височной и затылочной долях коры. Авторы говорят, что правая теменная доля коры этой больной становится «супранормальной» на фоне пика ее визуальных творческих способностей.