Музыкофилия

«Я обладаю замечательным чувством ритма, но тем не менее я почти немузыкален во всех иных отношениях. Кажется, все дело заключается в неспособности слышать соотношения между нотами и, отсюда, слухом оценивать их взаимодействие и взаимное переплетение. Если вы, скажем, в пределе одной октавы сыграете мне две близко расположенные ноты, то едва ли я смогу сказать, какая из них выше, так же как и в любой последовательности нот, когда сначала ноты становятся все выше и выше, а потом все ниже и ниже.

Любопытно, что у меня относительно неплохое чувство мелодии или, скорее, неплохая музыкальная память. Я могу, как магнитофон, напевать звучащую мелодию или даже довольно верно напеть или насвистеть ее спустя дни и недели после прослушивания. Но, даже напевая какую-то мелодию, я не смогу сказать вам, понижаются или повышаются звуки мелодии. Я был таким всегда».

Несколько лет назад мой коллега Стивен Спарр рассказал мне о своем пациенте, профессоре Б., превосходном одаренном музыканте, который в свое время играл на контрабасе в Нью-Йоркском филармоническом оркестре под управлением Тосканини, являлся автором большого учебника по теории музыки и, кроме того, был близким другом Арнольда Шёнберга. «Теперь, в девяносто один год, – писал Спарр, – профессор Б. по-прежнему сохраняет ясность ума, интеллект и живость. На этом фоне он перенес острое нарушение мозгового кровообращения, после которого потерял способность распознавать мелодии. Сейчас он не может узнать даже «Happy Birthday to You». Восприятие высоты тона и ритма остались прежними, но пропал синтез их в единую мелодию.

Профессор Б. был доставлен в больницу со слабостью в левых конечностях, а в день поступления у него была слуховая галлюцинация – он слышал поющий хор. При этом он не смог узнать «Мессию» Генделя, которая звучала из стоявшего у больничной койки магнитофона, и даже «Happy Birthday to You», которую мурлыкал ему доктор Спарр. Профессор Б. перестал узнавать музыку вообще, но не признавался в этом, утверждая, что все трудности связаны с плохим качеством воспроизводящей аппаратуры, а доктор Спарр не поет, а производит некую псевдовокализацию.

Правда, профессор Б. мгновенно узнавал мелодию, если прочитывал ее нотную запись. Музыкальное воображение его не пострадало, он мог напеть мелодию любой сложности, и очень точно. Проблема заключалась только в обработке слуховой информации, в неспособности удержать в памяти слышимую последовательность нот.

Мне приходилось читать множество сообщений о такой мелодической глухоте, наступавшей после черепно-мозговых травм и инсультов, но я ни разу не слышал о гармонической глухоте – до тех пор, пока не познакомился с Рэйчел И.

Рэйчел И. была одаренным композитором и исполнителем. Ей исполнилось тридцать лет незадолго до визита ко мне – несколько лет назад. Она ехала в машине, водитель которой не справился с управлением, и автомобиль врезался в дерево. Рэйчел получила тяжелую черепно-мозговую и спинальную травму, сопровождавшуюся параличом ног и правой руки. Несколько дней она пролежала в коме, потом несколько недель в помраченном сознании, пока наконец к ней полностью вернулось сознание. Она обнаружила, что у нее полностью восстановился интеллект и способность к восприятию и продукции речи. В то же время что-то очень необычное произошло с ее восприятием музыки, о чем она и написала в своем письме: