MW-02-03

В результате, они не жаловались на скуку в жаркие иберийские ночи, что вовсе не меняет факта, что так и не смогли до конца понять сложность дамско-кавалерских отношений в этой стране. Наибольшее оше­ломление и вполне понятную зависть будила санкционированный традицией, основанный на полигамии мав­ров институт "барраганы", то есть официальной наложницы, второй, неформальной супруги испанца, с кото­рой была согласна и первая. В свою очередь, испанские мужья соглашались и с таким же традиционным обы­чаем "кортехо", платонического рыцаря-любовника супруги, более того, они часто мирили свою половину и "кортехо", искренне желая, чтобы в случае, если жена станет вдовой, не женилась ни на ком кроме "кортехо". Французы и поляки даже и не пытались понять этого, зато испанцам казалось, что они понимают все и вся, свидетельством чему является их мнение о европейских народах, родившееся именно в те времена:

"Четыре англичанина - это четыре чудака и пьянчуги.

Четыре француза - это четыре пересмешника и ворюги.

Четыре итальянца - просто четыре бандита.

Четыре немца - очень хорошие люди.

Четыре поляка - четыре обжоры и пропойцы.

Четыре голландца - обычных четыре купца.

Четверо русских - просто четыре раба.

Четверо турок - да это четыре собаки.

Четыре испанца - четыре идальго, благородные в драке!"

У "благородных идальго" имелась прекрасная черта - они не любили напиваться (в Испании тогда го­ворили, что вор лучше пьяницы, ибо от вора еще можно устеречься), но весьма скоро французы заметили, что в этой стране весьма модно упиваться кровью и мучениями жертв, причем не только во время корриды. Это они заметили ровно через три недели после мадридских событий. 24 мая 1808 года каменистая, мрачная и неуро­жайная Астурия объявила французам тотальную войну. Это был первый, но не последний, организационный успех монахов и лондонских агентов. К Астурии очень быстро присоединились Галисия, Эстремадура, Старая Кастилия, Валенсия, Андалузия, Мурсия, Арагон и другие провинции. Лафа кончилась.Процесс нарастания бунта стал цепной реакцией, тщательно "запрограммированной" и самым точным образом реализованной. Ведь поначалу не было и речи о всенародном восстании - против французов выступили верные Бурбонам и оплачи­ваемые Лондоном окружные хунты, располагающие регулярными войсками, а также банды опытных, тоже подкормленных британским золотом, разбойников, горных "Довбушей", которые перед тем заливали сала за шкуру собственным землякfм. Именно эти разбойники и сыграли решающую роль - роль запала. Они перехва­тили несколько французских курьеров, несколько небольших патрулей и некоторое число офицеров, стоящих на квартирах в деревнях и местечках, после чего замучили их самым ужаснейшим образом, бросая в кипящее масло, сажая на кол, распиливая живьем, привязывая за руки и ноги к столбам над кострами, разрывая меж со­гнутыми деревьями и т.д. После этого изувеченные трупы и человечье "жаркое" были подброшены на дороги и поблизости от селений. Увидав своих мертвых, французы чуть не задохнулись от ярости и в качестве мести упомянутые селения спалили, после чего начали вешать и расстреливать каждого испанца, схваченного с ору­жием в руках. Видя, что процесс пошел, партизаны-"герильяс" усилили террор, в том числе перебили всех больных французов в госпитале города Масанерес, разрезая их на куски ножницами; схваченного генерала Рене убили только через два дня упорных трудов (выцарапали глаза, вырвали язык, обрезали уши, а потом распи­лили меж досками), одного драгунского полковника бросили живьем в печь и т.д. и т.п. Французы, ежедневно находя трепещущие тела своих товарищей, отреагировали на подобную жестокость усилением репрессий, чего вполне хватило, чтобы испанский народ схватился за оружие, тем более, что предупредительные церковники за ранее сложили новый катехизис, начинающийся с вопроса: "Является ли грехом убийство француза?" Ответ был следующий: "Нет, это доброе дело".