MW-06-07

Такое отношение не могло не импонировать Жевускому. Он, в свою очередь, импонировал бедуинов своим мужеством, великолепным умением обращаться с лошадьми (даже самых диких жеребцов объезжал как бы нехотя), эффектной золотой бородой, живописными рассказами, знанием Корана, но прежде всего... своим арабским происхождением. Дело в том, что он утверждал, что является бедуином по крови, поскольку польская шляхта ведет свой род якобы от четырех арабских племен Аназис, которые двадцать веков назад покинули на­горье Неджда и осели на севере Европы (иногда еще он пытался внушить, что является сыном самого царя, в другой же раз - что он потомок Зенобии, античной царицы Пальмиры). Еще он подкупал арабов своими теат­ральными жестами. Во время чудовищной бури, находясь на корабле, когда уже, казалось, никакого спасения не будет - он приказал разъяренной стихии успокоиться "во имя Предвечного Повелителя Обоих миров". Же­вуский прекрасно понимал, что если стихия его не послушается, то и так никакого стыда ему не принесет, по­скольку свидетели и сам он будут лежать на дне. По счастью буря быстро прошла, и авторитет поляка возрос до небывалых высот.

В результате этих успехов племя Федан объявило Жевуского своим эмиром, а тринадцать связанных мирным договором с Федан других племен подтвердили это его звание. Ему дали новое имя, Тадж-эль-Фахер, что означает Осененный Славой, но обычно бедуины называли его "золотобородым эмиром". В Тель эль Сул­тане в его честь был устроен великолепный, пятидневный пир и конные игрища, на которые прибыло более тысячи кочевников. Во время этого празднества эмир Ибн-Души так представил поляка:

- Вот перед вами благородный и славный Тадж-эль-Фахер Абд-эль-Нишан, эмир и арабский шейх, главный вождь тринадцати союзных племен, мой друг, мой брат и союзник по хлебу и соли. Племена бедуинов Полярной звезды в царстве могучего Скандера (царя Александра - прим.авт.) подвластны ему, ибо течет в нем кровь четырех поколений Аназес, что две тысячи лет назад сошли с Нежда. Он прекрасно разбирается в поро­дах наших лошадей и является потомком Зенобии, царицы Тадмора! Пребывая в Аравии, Жевуский без устали искал все новых и новых эмоций. В том числе, он выкупался в реке Тарсис только лишь потому, что Александр Великий чуть не утонул в ней, а Фридрих Барбаросса после подобного купания умер. Впоследствии он записал с триумфом, что эмир Тадж-эль-Фахер вышел здоровым из воды, "освященной памятью о двух героях".

Одним из самых долгих и интереснейших путешествий Жевуского было участие в 1818 году в гигант­ском паломничестве в Мекку. Хотя, будучи неверным, он и не увидал Черного Камня Каабы, все же он был, наверное, первым поляком, достигшим святых стен. Путешествовал он на своей любимой кобыле, которая не­однократно спасала ему жизнь, Именно она во время поездки в Пальмиру, когда ее хозяин подслушал, что арабский эскорт собирается его ограбить и убить, унесла его целым и невредимым в сторону Алеппо и тем спасла.

В Пальмиру, наполненный старинными руинами оазис в самом сердце Сирийской Пустыни, Жевуский выбрался лишь затем, чтобы возбудить в сердцах бедуинов уважение к любимой им женщине, о которой писал и рассказывал в стиле "а ля Байрон", но имени которой так никогда и не сообщил, так что до нынешнего дня нам неизвестно, кем была. Эту женщину всей его жизни символизировал таинственный знак, который Же­вуский поручал вышивать на своих одеждах и гравировать на своем оружии, и который сам вырезал на кедрах, выбивал на камнях, рисовал на развалинах, везде, где только было возможно. Он собирался поместить его даже на пирамидах!

"Золотобородый эмир" был женат на Розалии Любомирской (супружество это распалось довольно быстро в связи с его отвращением к семейной верности), на пограничье и в Аравии у него были целые гаремы любовниц, но трудно предположить, чтобы какая-то из них была повелительницей таинственного знака. Воз­можно, она существовала лишь как идеал в воображении графа, но, быть может, это была какая-нибудь "princesse lontaine", красотка из пограничных польских земель, воспоминание о которой забрал он с Украины? Жевуский, якобы, носил с собою миниатюрку с портретом этой Дульсинеи, изображение, которое вроде бы уничтожил, попав в руки арабов из племени Себаа, чтобы не допустить того, чтобы опозорили портрета люби­мой (ислам запрещает изображать людей). Находясь в Пальмире, Жевуский, желая, чтобы бедуины "поклоня­лись той, которую люблю", выбил знак на одиноко стоящей колонне и сказал: - Един Аллах и нет иного Бога! Эта колонна стоит одиноко, и нет иных рядом с нею. Я ставлю на ней знак, заклятие которого призывает к доб­родетели, а вид превышает всяческую славу. Уважайте этот знак, о благородные арабы поколения Аназес. Если Тадж-эль-Фахер и заслужил веру в себя и похвальные гимны в свою честь, то знайте, что всем этим благодарен он этому знаку...