MW-10-11

Шекспир - это драма, персонажи которой (особенно женщины: Джульетта, Дездемона и Офелия) и ее страсти оживут на полотнах Делакруа; Эжен даже буквально пытается идентифицировать себя с великим уро­женцем Стратфорда. После беседы с приятелем о Бетховене и Шекспире, он записал, что тот "сделал ему честь, зачисляя в категорию диких наблюдателей человеческой натуры". Сам же он считал Шекспира одним из тех немногих, что "сами не управляют своим гением - это гений ими управляет". Он желал, чтобы и с ним было то же самое. И так оно и было. Сколько говорит нам всего лишь одно предложение из его "Дневников", выра­жающее истины, сгоняющие сон с век у всех драматургов: "Один только Шекспир мог открыть уста духам".

Вебер - это опера со всем ее живописным пафосом. Делакруа записывает в своем дневнике мысли ве­ликого немца: "Гений творит свой собственный мир, и хотя поначалу мир этот кажется нам непонятным, как только нас охватит чувство музыки, мы тут же познаем то неосознанное впечатление, которое и складывается в чувство гармонии (...) Одна лишь коммуникативная гармония заставляет струну вибрировать; давая ей жизнь, она не портит ее материально, в то время как стекло, способное издать только один тон, лопается, если его уда­рить слишком сильно. Точно так же и сердце человека может ответить рвущим душу звуком, если мы подейст­вуем согласно тому тону, на которое оно настроено." Но вместо всех этих слов достаточно одной строфы Бод­лера:

"Делакруа, озера крови, злых духов земля,

Лежащая в сени невянущих елей,

И странные звуки фанфар в небе мрачном

Снуют будто Вебера музыки вздохи и тени."

Шопен - это музыка, извлекаемая из клавиш, печаль, которая рвет сердце на куски и спасает воображе­ние. "Музыка - это наслаждение для воображения", - записывает художник в "Дневниках". Потому он и любил творить, окутавшись звуками, что придавало вдохновения. Каждое воскресенье он устанавливал свой мольберт в одном из притворов переполненного органной музыкой собора Сен-Дени-дю-Сент-Сакремент. Спустя какое-то время об этом узнал священник и запретил; исполнение запрета должен был проследить ключарь. Исполни­тельный старичок как умел затруднял жизнь художнику, из-за чего стал объектом жестокой мести. Как-то суб­ботним вечером Делакруа вместе со своим приятелем, Пьером Андрю, внесли потихонечку в это помещение манекен, одетый в костюм художника, установили его перед мольбертом и закрыли двери на ключ. На следую­щее утро Андрю вошел в церковь, сделав так, чтобы ключник заметил его, и спрятался за столбом. Старичок подождал с полчаса, после чего постучал в двери. Тишина. Тогда он стукнул погромче. Тихо. Приставил глаз к замочной скважине - есть. Не раздумывая больше, сторож взломал дверь, и в тот же миг был захвачен двумя шутниками "на горячем", на взломе! С тех пор Делакруа уже без всяких помех мог заниматься живописью в со­боре, наслаждаясь органными звуками.

Всем своим композициям он старался придавать звуковой характер, разыскивая в своей палитре краски, соответствующие конкретным звукам, и называл это "музыкальной тенденцией". Поэтому впоследст­вии Бодлер имел право писать про "идеи романтической музыки, которые пробуждают в нас колористические гармонии Делакруа".

Он дружил с Шопеном; смерть композитора пережил очень болезненно и божественно написал: "Не­достойные сволочи разваливаются на своих местах, в то время, как эта божественная душа от нас удаляется"; о шопеновской же музыке написал кратко: "Что можно найти более совершенного?" В 1838 году он написал оду­хотворенный портрет поляка (во время позирования Шопен играл на фортепиано, специально привезенном для этой цели в мастерскую!). Эта картина не была закончена. Что можно найти более совершенного? Леонардо много раз не заканчивал своих произведений, а Байрон сказал: "С картинами дело обстоит как и с поэзией, они не должны быть излишне законченными..."

Байрон - это романтическая поэзия со всем своим магнетизмом. Молодой Делакруа влюбился в англий­ского денди, либерала, атеиста, преступного соблазнителя и калеку, неземная красота которого уступала только лишь красоте его поэзии. Чтение произведений этого притягательного гения вводит юношу в транс, гранича­щий с сомнамбулизмом, и неоднократно из уст его вырывается возглас: "Никто, кроме него, не смог бы пере­дать подобную возвышенность чувств!" Поэзия побуждает его к живописи ("Сегодня утром, читая помещенную в начале тома заметку о лорде Байроне, я вновь почувствовал ненасытное желание творить") и высвобождает в нем "дьявольское чувство соперничества с написанным словом". Девериа знал, что делать, помещая на медаль­оне профиль Байрона рядом с профилем Делакруа, как будто они были любовниками или жили одной семьей. Священником же, сочетавшим их браком, был великий ассирийский самоубийца Сарданапал.