"Явится враг посторонний, воспользовавшись несогласиями вашими, и речь будет: "Разделилось сердце их, и теперь вымрут оне!" Ожидает того тот, кто зла вам желает, и который тиранство свое навязать вам не помешкает! И как раз несогласие ваше приведет вас в неволю, в которой свободы ваши потонут и в смех пустой оборотятся, и станет так, как рек Пророк: "слуга равно с господином его, рабыня равна с госпожою своею, и священник с народом, и богатый с бедняком, и тот, что купил имение, равен с тем, кто продал". Ибо все с домами своими и здравием в неприятельские руки стечете, поддавшись тем, кто вас ненавидит! Земли и княжества великие, что с Короною объединилися и в тело единое срослись, отпадут и порвут с вами из-за несогласий ваших. И будете аки вдова осиротевшая, вы, что иными народами правили. И станете посмешищем и позорищем для неприятелей своих. И оденут ярмо железное на выи ваши!..."
Когда ярмо уже одели, одно за другим начались дворянские восстания и привлечение мужика миражом личной свободы, дабы тот взвмен кровь за Отчизну пролил. При Костюшко, когда Поланецкий Универсал не освобождал мужика, а только лишь уменьшал барщину и гарантировал невозможность сгона с земли (причем, реформа эта не могла быть продолжительной, как и всякая иная, рожденная революцией, а не эволюцией; которая с разгромом революции сама умирает), мужичок тоже услыхал: пошли, браток, повоюем за Польшу, а как освободим ее, так и ты станешь свободным. Пошел мужичок, а когда вернулся по домам, косинеров, покрывших себя славой под Рацлавицами, господа дворяне батогами, батогами за то, что барщину не отработали. Тогда мужик проиграл в первый раз. Во времена Наполеона вновь он встал в строй, ибо верил, что с "богом войны" проиграть невозможно. Проиграл во второй раз, а за кровь свою не получил и пяди землицы, пропитанной мужицким потом. Когда же грянуло Ноябрьское, он вновь услыхал: подымайся, браток, а уж когда выиграем... Поднялся и проиграл в третий раз, ибо господа дворяне спроворились утворить такой фокус, что, из-за грызни меж собою и попыток задобрить разгневанного царя, практически победившее восстание закончилось поражением. Мужик знал об этом!
И все время разговор шел о владении землей. Интеллигентная, просвещенная польская шляхта в глупости своей считала, что удовлетворит мужика, заменив ему барщину оброком! Только вот в альтернативе этой мужик предпочитал барщину и барщину защищал (sic!), ибо в случае стихийных бедствий, наводнений, пожаров, суровых зим и т.д., что год в год навещали деревню, крепостной мужик имел, по крайней мере, обеспеченную помощь от барина и не сдыхал от голода, оброчный же был предоставлен самому себе и, в силу подобной милости судьбы, обречен на смерть. Желая выиграть Польшу вместе с крестьянством, следовало перед тем дать ему землю, которую мужик обрабатывал, слепцы!
В письме от 9 марта 1847 года Братьям Адам Мицкевич писал:
"Право мужика нашего на землю, на которой он сидит, непреложно. Вся собственность человеческая, как я это вижу, обязана быть одной лишь натуры. Массы крестьян и земли, на которых ныне шляхта сидит, ранее были собственностью коммуны (общины). Возделываемые в первоначальные времена в пользу класса рыцарей земли землепашцами, что в последствие в подданство были захвачены шляхтой, стали собственностью шляхты, на которые та никакого права, кроме кулачного, иметь не может. Так что земли эти - собственность общины, коммуны. Отсюда же взялось и выражение «коммунисты», и его уже никто не искоренит, наоборот, волнует оно и касается каждого".
И пришел четвертый раз, когда Польша была уже трупом, но ведь Польша даже в могиле бунтует, о чем прекрасно свидетельствует диалог графини и генерал-губернатора в "Барских конфедератах" Мицкевича: