Мы

Разумеется, в прошлом у меня было два или три серьезных романа, каждый из которых длился чуть дольше, чем срок хранения полудюжины яиц, и хотя там случались минуты счастья и любви, ни одно из сердец до сих пор не воспламенилось. На второй вопрос тоже отвечу «да»: на свидания я ходил, но их можно сравнить разве что с неуспешными собеседованиями, когда я не получал должности, которую, в принципе, и не хотел получить. Эти встречи происходили в основном в кинотеатрах, потому что там не нужно поддерживать беседу. Очень часто я был дома уже без четверти десять, мучась легкой тошнотой от большого пакета хрустящего драже в шоколаде. Любовь и желание не играли почти никакой роли на этих свиданиях. Основные чувства — смущение и стыд, причем они усиливались по экспоненте, при каждой новой встрече до тех пор, пока один из нас не выдерживал и бросал стандартную фразу «будем друзьями», после чего мы сразу расставались, иногда чуть ли не бегом. Что касается романтической любви, настоящей, то однажды она меня поразила, но воспоминания о Лизе Годуин доставляли мне столько же удовольствия, сколько могли бы доставить капитану «Титаника» воспоминания об айсберге.

Познакомились мы в первый день занятий в университете, где она изучала современные языки, и сразу же стали большими друзьями, неразлучными, пока я не совершил промах — не подкатил к ней с дурной мыслью на одной вечеринке, где в избытке пили херес. Она ответила на мою попытку поцелуя тем, что увернулась, низко присев и поспешно убежав, словно спасаясь от лопастей вертолета. Этот случай охладил нашу дружбу, и вскоре я уже писал записочки и письма и подсовывал под дверь ее комнаты в нашем общежитии. Когда-то наше соседство доставляло нам радость, но сейчас оно стало таким проблематичным, что Лизе пришлось переехать в другое здание, и я частенько ей туда названивал, поздно ночью, не совсем трезвый, поскольку что может быть более очаровательным и несуразным, способным растопить женское сердце, как не пьяное бормотание по телефону после полуночи?

Нужно отдать ей должное, Лиза проявляла сочувствие и понимание, но только до определенного момента, когда несколько членов футбольной команды предложили мне «отвалить» ненадолго. Их вмешательство окончательно устранило всякую неопределенность, и в битве между любовью и силой победила сила. Я больше ни разу не заговорил с Лизой Годуин. Тем не менее всю эту историю я воспринял очень плохо. Не стану употреблять слова «перебрал». Выражусь более точно: пренебрег границами безопасности. Аспирин уже был растворимым, воды, необходимой для растворения, кажется, пяти таблеток, я выпил немало, а это привело к тому, что проснулся я с ясной головой и острой необходимостью посетить ванную комнату. Я оглядываюсь назад, и все это кажется весьма для меня несвойственным, а еще постыдным, но таков был эпизод моей мелодрамы взросления. Чего я пытался добиться? Вряд ли это был крик о помощи; я бы устыдился так шуметь. Легкое кряхтение — вот что это было, наверное. Прочищение горла.

Поэтому я небезосновательно опасался повторения состояния, чьими симптомами являются бессонница, головокружение и спутанность сознания, вслед за которым наступает депрессия и разбивается сердце. Поезд Северной линии с грохотом катил в Балхем, а меня уже одолевали сомнения. И решение Конни вовсе не казалось продуктом рационального мышления, да и страсть, которую она испытывала в три часа утра, вряд ли продержится до следующего четверга, нашего второго свидания, когда мы оба будем трезвыми и застенчивыми. Кроме того, приходилось считаться с соперником Анджело, который даже сейчас оставался в кармане ее халата, у самой груди. Ни в чем нельзя было быть уверенным. Завоевание Конни Мур, удержание Конни Мур будет задачей, не решенной вплоть до этого дня в Париже…

45. Pelouse interdite

[17]

…где мы проспали после обеда в Люксембургском саду, парке столь элегантном и ухоженном, что того и гляди тебя попросят снять обувь. Лежать на траве здесь разрешено только на узкой полоске в южном конце, и загорающие цепляются за нее, как за остов перевернувшегося лайнера. После красного вина и соленой утки во рту у нас пересохло, и мы по очереди утоляли жажду минеральной газированной водой, которая давно перестала быть газированной.

— Как французы умудряются это делать?

— Что делать? — Голова Конни лежала на моем животе, как на подушке.

— Пить вино за обедом. У меня такое ощущение, будто я побывал под анестезией.

— Сомневаюсь, что они продолжают эту традицию. По-моему, за обедом пьют вино одни туристы вроде нас.

Слева от нас четверо итальянских студентов склонились над своими пластиковыми подносами с китайской едой навынос, и в горячем неподвижном воздухе завис запах сиропа и уксуса. Справа трое тощих русских парней слушали славянский хип-хоп по громкой связи мобильника, проводя ладонями по бритым головам и время от времени подвывая по-волчьи.

— Город Пруста, — вздохнула Конни, — город Трюффо и Пиаф.

— Тебе хорошо?