Мы

В различные моменты взросления Алби я уже не раз оказывался в подобной ситуации, вынужденный решать очередную «жизненную дилемму», какими перегружены все воскресные газеты. Как правильно реагировать родителям на воровство в магазине, неподходящего друга, заведенного на игровой площадке, запах алкоголя или табака от подростка, исчезновение денег из комода, историю запросов на семейном компьютере? Насколько сильно разбавлять вино водой? Позволять ли подружке оставаться на ночь, какой придерживаться политики по поводу закрытых дверей, сквернословия, плохого поведения, неподходящей диеты? За последние годы эти дилеммы сыплются как из рога изобилия, что меня совершенно сбивает с толку. Почему до сих пор никто четко не сформулировал для нас линию поведения? Неужели я тоже доставлял своим родителям все эти этические терзания? Уверен, что нет. Самым большим проступком в годы моего отрочества было посмотреть иногда Ай-ти-ви. Тем не менее мы снова оказались перед дилеммой, началась очередная тема ток-шоу в прямом эфире. Я стоял рядом с Конни, пока она пристегивала цепью свой велосипед.

— Ты уверена, что хочешь этого?

— Абсолютно уверена, спасибо, Дуглас.

— И ты действительно полагаешь, что тебе следует его поощрять?

— Я не поощряю его, просто не хочу лицемерить. Только взгляни на него! Он с девушкой в Амстердаме, он так молод. Если честно, меня больше бы обеспокоило, если бы он не захотел это сделать.

— Однако совсем не обязательно это санкционировать.

— Каким образом я это санкционирую, Дуглас?

— Тем, что присоединяешься к ним!

— Я за ним присматриваю. А еще, если хочешь знать, мне самой хочется покурить.

— Вот как? В самом деле?

— Неужели это так странно? Неужели, Дуглас?

Кэт и Алби теперь внимательно за нами наблюдали.

— Отлично. Превосходно. Но если он бросит учебу, чтобы стать наркодилером, то в этом будешь виновата ты.

— Не станет он наркодилером.

— Что ж, оставляю тебя в покое.

— Тебе совсем не обязательно уходить.

— Мне кажется, без меня вы лучше повеселитесь.

— Как хочешь, — пожала она плечами, — увидимся позже.

А я опять подумал: «А знаешь, ты могла бы хоть раз попытаться меня уговорить».

Мы вернулись к ожидавшей парочке.

— Я ухожу, твоя мать остается.

Алби согнул руку в локте и, сжав кулак, дернул им вниз, прошипев: «Йессссс!» — это был для него лучший вариант из всех.

— Только не ешьте космическое печенье, — сказал я. — Туда дозу замешивают бесконтрольно.

— Правда. Мудрый совет, мистер Пи. — Кэт похлопала меня по руке. — Девиз всей жизни.

— Увидимся в отеле, может быть, за ужином. — Конни прижалась щекой к моей щеке, после чего они все вместе отправились в «Найс кафе».

77. Океан заботы

Все настроение идти в дом Анны Франк пропало. Какой смысл это делать без Алби? И хотя Дом-музей Рембрандта передавал дух того времени и был очень познавательным, особенно в том, что касалось необычных технических средств и новаций семнадцатого века при создании гравюр, я осматривал все это рассеянно и кошки скребли на душе.

Потому что очень весело, не правда ли, очень круто сидеть в кафе и ловить кайф полдня в обществе мамочки! Как забавно, сколько потом будет воспоминаний! Но я-то хотел для сына другого — я хотел, чтобы у него были амбиции, мотивация и сила, и острый прозорливый ум. Я хотел, чтобы он смотрел на мир с любопытством и сознанием, а не с ужасным солипсизмом[34] и глупостью обкуренного наркомана. Не говоря уже о медицинских рисках, потере памяти, апатии и психозе, опасности пристраститься к сильным наркотикам; что это за идиотизм с необходимостью расслабиться? Я, например, не припомню, чтобы за всю свою жизнь когда-нибудь расслабился; вот так я устроен, и разве это плохо? Быть натянутым как струна, расторопным, осознавать опасность вокруг — почему бы этим не восхититься?

Таковы были мои мысли, пока я колесил туда и обратно вдоль восточных каналов города, более утилитарных и менее живописных, чем каналы Грахтенгорделя. Я не сомневался, что вся компания отлично проводит время, занимаясь самолоботомией в «Найс кафе». Я не сомневался, что они сейчас скачут на круглых полистироловых подушках в той идиотской духоте, едят банановый хлеб и хихикают над синим цветом или высмеивают этого забавного старого зануду и его страх перед всем новым. Но почему они не могут увидеть во мне сдержанность, не узколобость, не консерватизм или осторожность, а заботу, огромную заботу, целый океан заботы? Я не одобрял потому, что неравнодушен. Неужели это не очевидно?