Врешь, сестра, —Мне жить с тобой не вместе!Не стыди ты парня,Что с утраПотянуло к розовой невесте,Как к вратам апостола Петра.Снится мне она в подушках белых,В желтых лентах,В бусах из стекла,И идет от царственного телаЗапах еле слышного тепла.Вот она!Ее не жалят змеи,К ней в ладони падают орлы,Я б взглянул,Да глаз поднять не смею,Что-то веки дюже тяжелы.Крылья рук ее порозовели.Чтоб скучать царевне не пришлось,Там садовникГармонист СавелийХодит с лейкойПромеж двух берез.Грядок нет,А есть трава густая,Так густа,Что только, охнув, лечь…Слушай — ты!Садовника оставим,Не о нем завел я эту речь.На меня повеяло ветрами.Золотой,Нездешней стороны.…Дождь пошел,И бьются стекла в раме.На Неве мосты разведены.
1938
На трамвайной остановке
Это было, между прочим,На трамвайной остановке.Среди ждавших и скучавшихЯ свой номер ожидал.На мотив забытой песниПодбирал слова — и грустноНа гражданку в белом платьеПосмотрел почти в упор.И она не отвернулась,Только вдоль трамвайных линийПосмотрела и вздохнула.Я подумал: дома ждут.На крыльце иль у калиткиКто-то встретит, потому чтоБеззастенчиво и ясноЗагрустила вдруг она.И приятно очень былоОтвести глаза и снова,Будто так совсем случайно,Глянуть прямо ей в лицо.Мы смущались и краснели.Только было нам приятноДруг за другом незаметноМолча взглядами следить.И средь ждавших и скучавшихНе нашлось такого парня,Кто бы сразу все заметил,Осуждающе взглянув,Ибо каждый этой ночью,Заскучав на остановке,Вероятно и пожалуй,Думал только о своем.Ибо все мы возвращалисьЭтой ночью с карнавалаКто вдвоем, кто в одиночку,Кто скучая, кто смеясь.И, надвинув ниже кепи,Я увидел — из проулка,Громко лязгая на стыках,Шел один пустой трамвай.Из-за дальности трамваяБыло номера не видно, —И гражданка в белом платьеПосмотрела на меня.Я не понял, что сказалиМне глаза ее, но толькоРазличил едва я номерИ узнал, что он не мой.На гражданку в белом платьеЯ взглянул — она входилаВ двери узкие трамваяИ смотрела на меня.И трамвайными звонкамиВдруг рассыпалося счастье.Среди ждавших и скучавшихЯ остался вдруг один.
1938
История
Она пропахла пылью вековою,ветрами лет. И ныне на меняглядит бумагой древней гербовою,случайно уцелевшей от огня.А было все: и зябких листьев вздохи,и сабель свист, и шепот конопли.Как складки лба, изрытые отрогилегли в надбровья сплюснутой земли.Прошли века. Но ночью вдруг я внемлю:вновь душу рвет нам азиатский гик…И тишина… И падают на землюмои густые, твердые шаги.