Мне только б жить и видеть росчерк грубыйТвоих бровей. И пережить тот суд,Когда глаза солгут твои, а губыЧужое имя вслух произнесут.Уйди. Но так, чтоб я тебя не слышал,Не видел… Чтобы, близким не грубя,Я дальше жил и подымался выше,Как будто вовсе не было тебя.1939
На реке
Плыву вслепую. Многое не вижу,А где-то есть конец всему и дно.Плыву один. Все ощутимей, ближеЗемля и небо, слитые в одно.И только слышно, там, за поворотомТорчащих свай, за криками людей,Склонясь к воде с мостков дощатых, кто-тоСухой ладонью гладит по воде.И от запруд повадкой лебединойПройдет волна, и слышно, как тогда,Обрушится серебряной лавинойНа камни пожелтевшая вода.И хорошо, что берег так далеко.Когда взгляну в ту сторону, едваЕго я вижу. Осторожно, бокомТуда проходит стаями плотва.А зыбь воды приятна и легка мне…Плотва проходит рукавом рекиИ, обойдя сухой камыш и камни,Идет за мост, где курят рыбаки,Я оглянусь, увижу только телоТаким, как есть, прозрачным, наяву, —То самое, которое хотелоКасаться женщин, падать на траву,Тонуть в воде, лежать в песке у мола…Но знаю я — настанет день, когдаМне в первый раз покажется тяжелойДоныне невесомая вода.1939
«Дыша табачным перегаром…»
Дыша табачным перегаром,смежив усталые глаза,я жду последнего ударатвоих ресниц, моя гроза.Он близок, тот удар. Он близок.Я жду, от счастья онемев,когда ты бросишь этот вызов,вполоборота посмотрев.И будет он неотразим,великолепен, неминуем, —пощечиной иль поцелуемон мне уж слышится вблизи.Как ты, упрям и привередлив,я жду…Молчанье. Вздохи лишь.Ударь, ударь: опасно медлить,когда над пропастью висишь…Окно и осень. Стены в пакле.Ширяет ветер — лют и храбр…Тобою дни мои пропахли,как стеарином канделябр.1938
«По какой тропинке…»
По какой тропинке —не припомню,только шел я, как идут ко дну.Словно к плахе,было нелегко мнеподходить к забытому окну.Вот и дом. Цветов встает засада.Белая сыпучая сиреньпротянула руки с палисада —уцепились ветви за плетень.И не дрогнет за дорогой тополь,не стряхнет холодный пот росы…И легли в траве высокой тропы,как плетенья девичьей косы.1938
«Никто не спросит, не скостит…»