Мы будем жить

Мне все время хочется его рассматривать. Но это неловко. Вот сейчас мы сидим за столом, друг напротив друга, и можно себе позволить посмотреть на нее, так, чтобы это не было невежливо.

У нее детские глаза. Как у ребенка — большие, округлой формы и обведены темными (некрашеными — они тут вообще не красятся) ресницами. Голубые.

Небольшой прямой нос, губы маленькие и пухлые. Очень чистая кожа (хотя если подумать, здесь у всех чистая кожа — может, благодаря питанию?) Волосы простецки завязаны сзади в хвост. И руки — небольшие, изящные, с длинными пальцами без всяких следов маникюра.

Алиса улыбнулась.

— Как дела у Нико? — спросила она. Наедине мы говорили по-немецки, если на нее не нападал педагогический зуд, и она не кидалась обучать меня ару.

— Пока лежит. Квиллка говорит, начнет вставать через пару дней.

— Надо бы тоже с тобой сходить к нему. Когда ты пойдешь?

— Сегодня я уже был, наверное, завтра с утра. Да он ничего так, бодренько. После того, что он испытал в этом их центре, он уже готов ко всему.

Глаза Алисы потемнели, пальцы дрогнули.

— Эти урку…

Я промолчал. Все они здесь — хальту. Все ненавидят мир урку. Полное единение душ. А я вот как-то совсем не знаю, не разобрался ни в чем. ОПБ мерзость, но ведь ОПБ — это еще не весь мир.

— А вот и они! — радостно поднялась Алиса. Подняв надо лбом раскрытые ладони — приветствие ару — Анквилла шагнул в комнату. За ним — Инти, высокая, ростом не ниже Анквиллы, тонкая полукровка (ее отец был чистокровным амару из Шамбалы), с глазами цвета грецкого ореха. Оба носили летние иси нежных цветов.

— Садитесь!

Анквилла выставил бутылку легкого смородинового вина. Алиса — корзинку с ягодами черной смородины, сыр. Мы уселись вокруг стола. Анквилла достал свой кита (совершенно плоский, раза в два больше смартфона) и спроецировал на стену картинку — то была видеозапись, я увидел знакомые ворота центра ОПБ, выезжающий из них черный БМВ, кадр увеличился — за рулем сидел хорошо знакомый мне Майер.

— Жаль, что его я не пристрелил, — вырвалось у меня.

— Ничего, придет и его время, — усмехнулся Анквилла, — я хотел тебе показать, в том смысле, что ОПБ никуда не делся. Продолжают работу.

— Что вы собираетесь делать? — прямо спросил я, — ведь они не отступятся! Они будут искать амару.

— Это означает одно — пришла пора форсировать события.

Анквилла разлил вино по бокалам.

— За хальтаяту!

Оказывается, тосты у них тоже бывают. Я выпил за хальтаяту.

— Послушайте, — сказала Алиса, — но ведь сейчас 2012 год! Уже во внешнем мире шумиха насчет конца света. Я понимаю, что это дурацкое толкование предсказания майя. Но наши разве еще не зарегистрировали приближение автомата Чужих? Не настало время уже действовать хотя бы из-за этого?

— Если бы зарегистрировали, — сказала Инти ласково, — мы бы об этом узнали. Неужели, Алиса, ты думаешь, наши астрофизики стали бы что-то скрывать? С какой стати?

— И правительственных тайн, как в мире урку, у нас не бывает, — добавил Анквилла, — за отсутствием, собственно, правительства.

— Ну да, — пробормотала Алиса.

— Однако ты права, — добавил Анквилла, — приближение автомата к земле — вопрос нескольких лет. Наши космические аппараты уже испытаны, дело за оружием. Дело за сотрудничеством с правительствами урку.

— Вы сами не можете создать ракеты? — спросил я. Анквилла покачал головой.

— Наши специалисты просчитали — затраты сил и времени на это будут такими, что мы не успеваем. Никак. Ведь речь идет о ядерных боеголовках, представь, какая индустрия, какие ресурсы нужны для создания таких ракет! И все это еще под лан-полем, с соблюдением режима секретности. Единственный выход — использование тех ракет урку, что уже имеются в разных странах. В сочетании с нашими дисками — их примитивные челноки не способны доставить ракеты к цели.

Он говорил спокойно и веско, как будто речь шла не о конце света, а о мелкой проблеме коммунальной политики.

Мы выпили еще по бокалу — за мою удачную интеграцию в Лаккамири. Что-то кольнуло в сердце — да, пути назад нет. У меня уже нет выбора. Не то, что мне здесь не нравится — но отсутствие выбора напрягает. Получается, я стал эмигрантом.

— Ну а как ты вообще, Клаус? — спросила Инти. Я пожал плечами.

— Хорошо. Пожаловаться не могу.

— А настроение как? — Анквилла испытующе глянул на меня.

— Не знаю, — ответил я честно. Понятно, о чем он спрашивает. О том же, о чем мы не договорили два года назад, в российской гостинице. Но что я могу ответить сейчас?

— Я ни в чем не уверен, дед, — почему-то я привык обращаться к нему так, — мне разобраться надо. Я не могу вот так, с бухты-барахты…

— Но ты же можешь задавать вопросы. Узнавать. Вот прямо сейчас даже! — заметила Инти. Я взглянул на нее. С ума сойти, и ей за девяносто, она старше Анквиллы! На вид — 40–50, не более. Разве что вокруг карих глаз тоненькая сеть морщинок.

— Хорошо, — сказал я, — но вопросов много.

— Например?