Мы были лжецами

– Хотела бы я смириться, но во мне осталось столько злости! Я думала, что буду праведной и мудрой, но вместо этого я завидую тебе и злюсь на свою семью. Все так запуталось, но теперь с этим покончено, – говорит она, зарываясь лицом в мое плечо.

Я обхватываю ее руками.

– Ты была собой, Миррен. Большего и не надо.

– Мне нужно идти. Я дольше не могу тут оставаться. Я пойду к морю.

Нет, пожалуйста.

Не уходи. Не покидай меня, Миррен, Миррен!

Ты нужна мне.

Вот что я хочу сказать, прокричать. Но молчу.

Мне хочется истечь кровью на полу в гостиной или растаять в лужу от горя.

Но этого я тоже не делаю. Не жалуюсь и не требую сочувствия.

Вместо этого я плачу. Плачу, обнимаю Миррен и целую ее в теплую щеку, пытаясь запомнить ее лицо.

Мы держимся за руки, идя втроем на маленький пляж.

Там нас ждет Гат. Его профиль выделяется на фоне ясного неба. Таким я и запомню его навсегда. Он поворачивается и улыбается мне. Бежит и поднимает меня на руки, кружа, словно мы что-то празднуем. Словно мы счастливая влюбленная пара и пришли повеселиться на пляже.

Я уже не всхлипываю, только слезы фонтаном льются из моих глаз. Джонни расстегивает рубашку и протягивает мне.

– Вытри сопли, – по-доброму говорит брат.

Миррен снимает платье и стоит в купальнике.

– Не могу поверить, что ты выбрала для этого случая бикини, – говорит Гат, все еще обнимая меня.

– Вот ненормальная, – добавляет Джонни.

– Я люблю этот купальник, – улыбается Миррен. – Купила его в Эдгартауне летом-номер-пятнадцать. Помнишь, Кади?

Оказывается, помню.

Нам было безумно скучно; малышня взяла велосипеды напрокат, чтобы отправиться на живописную прогулку в Оук Блафс, и мы понятия не имели, когда они вернутся. Нам пришлось ждать, чтобы увезти их обратно на лодке. Короче говоря, мы пошли за ирисками, присмотрели ветровые конусы для лодки и наконец пошли в магазин для туристов и стали примерять самые крошечные купальники, которые там были.

– У нее на заднице написано «Винъярд для Влюбленных», – говорю я Джонни.

Миррен с готовностью поворачивается, подтверждая мои слова.

– Блеск славы и все такое, – говорит она не без горечи в голосе.

Подходит, целует меня в щеку и говорит:

– Будь немного добрее, чем должна, Кади, и все будет хорошо.

– И никогда не ешь того, что крупнее твоей задницы! – кричит Джонни. Он быстро меня обнимает и скидывает обувь. Они вдвоем заходят в море.

Я поворачиваюсь к Гату:

– Ты тоже уходишь?

Он кивает.

– Мне так жаль, Гат. Мне очень-очень жаль, и я никогда не смогу загладить свою вину перед тобой.

Парень целует меня, и я чувствую, как он дрожит, потому обнимаю его обеими руками, будто могу отменить исчезновение, будто могу заставить этот момент продлиться, но его кожа холодна и влажна от слез, и я знаю, что он уходит.

Хорошо быть любимой, хоть это не продлится долго.

Хорошо хотя бы знать, что давным-давно жили-были Гат и я.

Затем парень срывается с места, и я не могу вынести разлуку с ним, не могу поверить, что это конец. Не может быть, что мы никогда больше не будем вместе, ведь наша любовь реальна. У сказок должен быть счастливый конец.

Но нет.

Он покидает меня.

Конечно, ведь он уже мертв.

Сказка давно закончилась.

Гат бежит в море, не оглядываясь, погружаясь в воду в одежде, ныряя в небольшие волны.

Вот Лжецы выплывают из залива – прямо в открытый океан. Солнце светит высоко в небе и блестит на воде: такое яркое, такое яркое. А затем они ныряют… или еще раз… или еще… и пропадают.

Я осталась на южном берегу острова Бичвуд. Я на маленьком пляже, одна.

85

Я сплю много дней. Не могу встать.

Открываю глаза – на улице светло.

Открываю глаза – на улице темно.

Наконец я поднимаюсь. Смотрю на свое отражение в зеркале в ванной, мои волосы уже не черные. Цвет поблек до ржаво-коричневого со светлыми корнями. Моя кожа в веснушках, а губы обгорели.

Я не знаю, кто эта девушка в зеркале.

Бош, Грендель и Поппи следуют за мной к входной двери, тяжело дыша и помахивая хвостиками. На кухне Нового Клермонта тетушки готовят бутерброды для пикника. Джинни моет холодильник. Эд кладет бутылки лимонада и имбирный эль в кулер.

Эд.

Привет, Эд.

Он тоже машет мне. Открывает бутылку эля и протягивает Кэрри. Роется в холодильнике, чтобы достать еще один пакет льда.

Бонни читает, а Либерти режет помидоры. Два пирога, один шоколадный, другой ванильный, лежат в фирменных коробках на стойке. Я поздравляю близняшек с днем рождения.

Бонни поднимает взгляд от книги «Коллективные явления».

– Тебе уже лучше? – спрашивает она меня.

– Да.

– Непохоже.

– Заткнись.

– Бонни – язва, и с этим ничего не поделаешь, – говорит Либерти. – Но мы собираемся сегодня кататься на камере; если хочешь, айда с нами.

– Хорошо, – киваю я.

– Ты не можешь садиться за руль, так что вести лодку будем мы.

– Договорились.

Мамочка заключает меня в долгие тревожные объятия, но я ничего не говорю.

Еще рано. Наверное, я не скоро буду готова.

Как бы то ни было, она знает, что я вспомнила.

Она знала еще тогда, когда подошла к дверям моей комнаты.

Я беру булочку, которую она оставила с завтрака, и наливаю себе апельсиновый сок из холодильника.

Нахожу ручку и пишу на ладонях.