Мы были в этой жизни

Пожили дня два и решили отправиться за вещами, которые закопали в Телуше. Там оставалась и корова, которая, если бы её вернуть, помогла бы выжить всей семье. Мама оказалась горячим сторонником этой идеи. Где-то разыскала лошадь и телегу, оставила детей на одну из сестёр, сама же с племянником и невесткой, которую, как я помню, всегда почитала за сестру, отправилась в путь. По пути рассудила, что с возвратом коровы будут проблемы, а потому решила завернуть в Бобруйск. Лёня вспоминает, что чуть ли не бургомистром служил там некто Розумцев, родственник жены маминого брата, дяди Миши. О деталях визита к бургомистру Лёня не помнит. Знает только, что мама пробыла там около часу и вернулась с предписанием Телушскому начальнику полиции вернуть корову хозяйке, у кого бы она теперь ни находилась. А кроме того, с устной рекомендацией Ольге Янковской, жене коммуниста и красноармейца, убираться как можно скорее и подальше вместе с коровой, потому что уж корову ей не простят.

Мир тесен. Корову, как оказалось, прибрал к рукам Струковский. Лёня вспоминает, что раньше он жил в Поболово и учил детей химии, а с приходом немцев стал старостой в Телуше. Мама встречаться с ним не стала по вполне понятным причинам. Да и незачем было, имея на руках бобруйское предписание. К местному начальнику полиции пошли Ольга Матвеевна с сыном и их бывшая няня. Ознакомившись с запиской, начальник вызвал полицейского и велел тому забрать корову по возвращении с выгона и передать хозяйке, все переговоры со старостой взяв на себя.

Пока суд да дело, выкопали и погрузили на телегу всё необходимое, а к ночи, привязав корову к телеге, отправились назад.

Но и это ещё не всё: мама всерьёз восприняла совет невестке убраться поскорее и подальше. Через неделю обоз в составе одной телеги с коровой и двух женщин с детьми отправился в рейд по немецким тылам в Глусский район, где жила сестра Ольги Матвеевны. Двигались главным образом по ночам, объезжая деревни, занятые немцами. Благополучно добрались до деревни Граборово, отсюда мама повернула назад, а невестка с семьёй, сгрузив вещи у знакомых, вместе направились в деревню Клещёвка, где благополучно пережили войну.

Всю эту историю я узнал от двоюродного брата Леонида Алексеевича, участника этих рейдов с коровой. К сожалению, совсем недавно, когда о подробностях, кроме него, говорить было уже не с кем.

* * *

Когда какая-то полевая немецкая часть расположилась в нашей деревне, отец уже был в партизанах. Мама несколько раз с ним встречалась. Брала тазик с веником и шла в соседнюю Кривку в баню. В эту же баню иногда приезжали на телегах партизаны и отец с ними. Однажды, рассказывала мама, с ней напросился ухажёр, немолодой уже фельдфебель с велосипедом и тазиком. Хорошо ещё, что уговорила встреченного кривского мальчишку бегом вернуться назад и предупредить партизан…

Немца хорошо отстегали веником и спину мочалкой потёрли. После чего мама отправила незадачливого ухажёра восвояси, сказав, что бабья очередь на помывку подойдёт ещё не скоро. Заподозрил что-то фельдфебель или нет, так и осталось тайной, но никаких попыток ухажёрства уже не проявлял. А в ту баню партизаны ещё долго наведывались.

Не знаю, как в других местах, а в нашей деревне немцы девок не насиловали, а обхаживали. Были среди деревенских невест и такие, что сами перед захватчиками «хвостом крутили», – одна даже родила, другая, молодая жена партизана, за немцем сбежала, но потом вернулась. Чего там говорить, среди оккупантов были парни видные, обходительные и весёлые по первости, когда побеждали.

Но большинство девок и молодых баб от ухаживаний уклонялись, а привлекательные молодицы даже сажей иногда мазались, в лохмотья кутались, чтобы выглядеть постарше и попротивнее. Мама вела себя с местными немцами вежливо, но умела держать нежеланных ухажёров на расстоянии. Когда же приходилось ехать в Красный Берег, где находился штаб гарнизона, в Жлобин или Бобруйск, тоже прибегала к «маскараду». (Кстати сказать, меня удивило, что жители оккупированных деревень могли более-менее свободно перемещаться, посещать близлежащие города. И даже, как во время пути из Дашковки в Рогачёв, в одном вагоне с немецкими солдатами.)

* * *

Отступая, немцы гнали с собой местных жителей, главным образом молодых и детей, видимо, используя вместо щита. А может, надеялись на то, что война не перейдёт границы Германии, и изгнанников можно будет использовать в качестве рабочей силы. Называлась эта акция – эвакуация. Помню, выстроили односельчан на колхозном дворе в шеренгу для отбора. Мы с мамой и двоюродная сестра Аня с тётей Варкой оказались в числе эвакуированных. Нам выделили телегу, куда посадили нас, детей, погрузив несколько клунков с одеждой и едой.

Обоз из десятка таких телег под охраной вооружённых мотоциклистов уже собирался тронуться в путь, как вдруг к офицеру, командовавшему операцией, подскочил мужчина, вытащил из кармана бутылку с подсолнечным маслом и, сильно размахнувшись, ударил немца по голове. Бутылка разбилась, немец с окровавленной головой свалился на землю…