— Да с чего ты это взяла? И почему вообще ты решила, что мне лучше: знать или нет?
Он пылал. И горел.
И боялся, как бы зверь в его душе не проснулся. Потому что, какая бы боль не сидела в его сердце, он не мог причинить физическую боль своей сестре. А противостоять болезни было выше его возможностей.
— Это не я… меня попросила…
Она чуть ли не плакала. Судорожно вдыхала воздух, оглядываясь по сторонам.
— Кто? Кто тебя просил?
Он схватил ее за руку, слегка дернув.
И по красивому лицу потекли соленые слезы. Смывая косметику, въедаясь в кожу.
Он молча смотрел в ее глаза, скрытые за слоем воды. И не мог проявить хоть грамм жалости. Потому что… черт возьми, она заслужила это.
Он не думал, что когда-то сможет так думать о собственной сестре, но после того, что сделала она, слезы — были легким послевкусием.
— Мама твоя! — ее голос срывается, а затем вырываются рыдания.
И она падает вниз, зарывшись пальцами в волосы. Стирая краем свитера остатки косметики, вытирая слезы.
Первый чертов раз, когда он даже не смотрит на нее с пониманием или жалостью. Нет того нежного взгляда, который беспокоился, как его сестра.
Он стал для нее словно чужим. И это она сделала его таким.
— Допустим, — он жесток. — А врать тебя тоже мать просила?
— Да где же я врала? – она почти кричит. И обида съедает ее изнутри.
— А что это было с Гермионой? — он огляделся по сторонам, замечая, что, видимо, прослушал звонок, так как никого в коридоре не было. — Когда я приходил к тебе, — он безжалостно смотрел на мокрое лицо сестры, — рассказывал, что не понимаю. Что я, мать твою, запутался! Что она обижается на что-то, а я, сука, ее не понимаю! — и он уже орал. — И ТЫ МОЛЧАЛА! ТЫ ДАЖЕ СЛОВА НЕ СКАЗАЛА! Только твердила, что Гермиона — дура, которая находит повод, чтобы перестать со мной дружить!
И его крикам отзывались ее стоны. Ее нервное дыхание.
Она просила прощения у себя в голове уже в тысячный раз. И с жалостью смотрела в его темные глаза, которые так не свойственно глядели в ее.
Вот и оно. Он стал другим для нее.
Пусть время вернется обратно. Когда она переступала порог этой чертовой школы. Висла на шеи Ленни и злобно глядела в сторону Гермионы. И начинала свой “план”. И врала ему.
Черт возьми.
Почему она так сглупила?
— Я что, не имею право на ошибку?
И голос слишком хриплый. Такой рваный, как и ее настроение. Как и все вокруг, залепленное снегом.
Чертова зима, чертов декабрь.
— Имеешь, Мария! Конечно, имеешь. Только не на такую.
Темная мантия поднеслась, почти ударив ее по лицу. И фигура стремительно скрылась в коридоре, удаляясь все быстрее.
***
— Спасибо, что согласилась.
— Да не за что. О чем вообще речь?
Его лица коснулась благодарная улыбка.
Они шли вдоль школы, закутавшись в зимние куртки. Хотя мороз стоял не сильный, поднимался ветер, неприятно дувший в спину.
— Ты поговорил с Марией?
Она посмотрела на Ленни, который вмиг посерьезнел.
— Если не хочешь об этом, то можем закрыть тему.
— Да нет. Я могу говорить обо всем.
Она тихо засмеялась. Достала перчатки из карманов, надевая на замершие пальцы.
— Просто, понимаешь, — он понизил голос, всматриваясь вдаль, — это слишком тяжело.
— Что именно?
— Простить ее. Ведь столько врать мне, будучи сестрой. Как будто мы не родные.
— Да уж.
Она действительно не понимала, что двигало Марией, когда она поступала так. Как можно желать своему брату столько горя?
И что вообще такого в том, чтобы он общался с другими девочками, влюблялся? Или Финч настолько не нравилась ее кандидатура?
Даже, если это было так, то она не имела права и одно словечко лживое говорить или что-либо таить. Потому что это не ее жизнь.
Про болезнь она вообще молчала.
— Давай не будем о плохом? — он весело посмотрел на нее.
— Давай, — она мягко улыбнулась.
— Ты уже придумала, что наденешь на бал?
— А что? — девушка громко засмеялась.
Сегодня Амбридж собрала всех после уроков, чтобы официально объявить о том, что бал состоится. И Гермиона была не слишком рада. Хотя бы потому, что платья у нее уж точно не было.
Рядом с ними пробежала какая-то девушка с другого курса за парнем, который так летел, что чуть ли не падал. Они громко смеялись.
И — черт — она вспомнила, как видела точно такую же парочку, когда она гуляла с Роном. Это было так давно, что она даже не смогла бы вспомнить неделю или день.
Они тогда кидались снежками друг в друга, не зная о проблемах. Не думая, что у кого-то из них есть болезнь, а у кого-то может быть беда в семье.
И да — ее мать ей до сих пор не ответила.
И это начинало волновать ее с нарастающей силой. Так, что ноги привели ее сегодня в совятню, чтобы настрочить пару строк.
— Все девушки уже говорят об этом. Пока я шел из зала, они все уши прожужжали.
— И что же они говорят?
— Ну, — он поправил длинный шарф на шее, — кто что наденет, у кого какая сумка будет, туфельки и еще разные вещи. Я не запомнил, — он подмигнул Гермионе. — Поэтому и спрашиваю о твоих планах.
Хм.
О ее планах?