My December (СИ)

Туман начинал рассеиваться, и оставался один метр, чтобы достигнуть выхода. Совсем чуть-чуть. Давай же.

И снова нет.

— Гермиона! — оклик Драко заставил ее на мгновение остановиться.

А в следующую секунду какое-то заклинание врезается в ее тело.

Она падает на пол, не удержавшись на ногах. Резкая боль пронзила ее полностью, и девушка не могла раскрыть рот, чтобы вдохнуть воздух. Ее словно парализовало, и она судорожно глотала кислород. Цеплялась пальцами за ткань своего синего платья. И с ужасом заметила, как красное пятно появляется на нем.

К ней будто привязали камень, размером с булыжник. И он приковал ее к низу с такой силой, что она не могла и дрогнуть.

— Авада Кедавра! — орет кто-то так далеко в ее сознании, что девушка даже не понимает, кто это. — Долохов, тварь!

И он убил его. Убил эту суку, что тронула Грейнджер. Малфой со злостью смотрел на мертвое тело, пораженное проклятием.

Но сейчас его волновало другое — она.

А у нее во рту появляются сгустки крови, и она плюется ими, пытаясь хоть немного избавиться. Красная жидкость течет по губам, размазывается по лицу.

Она задохнется сейчас.

Драко, чуть ли не спотыкаясь, несется к ней, держа палочку вытянутой.

Давай, блять, быстрее.

Тебе нужно спасти ее. Нужно исправить глупую ошибку.

— Дра… — она проглатывает кровь, которая комом становится у нее в глотке. — Драко…

Девушка уже не могла думать о предательстве, трусости. Ей лишь нужно было, чтобы он унес ее отсюда куда-то, помог. Просто увидеть его, позвать.

В его сознание прокрадывался страшный образ: она, лежащая на полу, истекала кровью. Она плыла в этой красной луже, еле вздыхая. Приглушенно прося о помощи.

— Я здесь, Герм. О, Боже, я здесь.

Он падает около нее, судорожно поднимая запрокинутую голову девушки. Подхватывает на руки, в ужасе смотря на то, как синее платье становится алым. Бушующее море переставало быть им. По его рубашке стекают капли, капая и на штаны, оставляя позади маленькую линию.

Мерлин, Гермиона…

Давай, иди. Хватит смотреть.

Заставь себя идти. Ей нужна помощь.

Но он снова возвращается к хлеставшей крови и отвращено переводит взгляд вперед, куда нужно было двигаться.

— Мне так… мне больно… — она стонет, чувствуя, что в животе вдруг стало невероятно пусто. Будто все органы куда-то пропали.

Она умирала?

И он шел, не в силах оторваться от страшного зрелища. Она угасала у него на глазах, в его руках, утопая в платье. Он пытался заглянуть в ее глаза, однако ресницы ей казались слишком тяжелыми, и веки постоянно закрывались.

Она теряла жизнь. Будто ее спокойно провожали из мира.

Нет, черт побери! Нет!

Один поворот, и он спрячет ее от Пожираталей. Поможет, нанесет какое-нибудь заклинание, чтобы оставить эту красную реку.

— Герм, — он сажает ее около стены в другой комнате. — Герм, прошу! Держись.

Одной рукой он зажимает кровоточащую рану, а другой делает легкие шлепки по лицу, чтобы привести в сознание.

Но она отстраненно лежала, скатываясь все ниже, еле дыша ртом.

— Пло… хо… мне…

— Я здесь, я тут. Тише, тише, родная.

Но она будто не слышала и в бреду повторяла:

— Пло… хо…

Он взял ее лицо, чтобы голова не откидывалась назад. Перетянул легкое тело к себе на колени, как тогда, в ванной. Правда в тот раз он не чувствовал чужую кровь у себя на руках.

Нет, пожалуйста. Не покидай.

Блять, Гермиона! Не покидай, не оставляй меня!

И он трясет ее голову ладонями, которые были полностью алыми. Целует ее в губы, убирает волосы с лица. Тормошит, орет.

— Гермиона! Немедленно! Открывай глаза!

А ей до безумия страшно. Потому что веки такие тяжелые, и она вновь ничего не видит. Ничего не чувствует, кроме холода, который пробирался сквозь кожу.

— Дра…

Согрейте ее, накройте хоть чем-нибудь.

Она с выдохом распахивает глаза, но видит только темноту перед собой. А затем ресницы закрывают их обратно, в еще более страшную темень.

Мыслей не было, будто в голове опустело. Во всем теле стало слишком свободно, словно оттуда действительно что-то достали. Ей казалось, что это последние минуты, и ее уже забирают.

Наверное, так должно быть. Не бывает ничего просто так.

И ей было жутко не от той мысли, что, быть может, она медленно уходит из этого мира, а из-за того, что она ничего не видела. Снова. Будто слепая.

Ничего не чувствовала. Лишь легкое опустошение.

А он теребит ее, пытаясь разорвать платья в клочья. Чтобы иметь доступ к телу, чтобы оживить ее.

Вспоминай заклятия, останавливающие кровь. Вспоминай их, блять!

Но он не мог. Смотря на то, как последние силы уходили от нее, пропадали.

— Прошу! Сейчас же, Гермиона!

Но она не могла, полностью падая в омут. Зарываясь в нем, крича о помощи. Но ее не слышали. И она с головой погружалась в него.

В сознании пролетел образ маленькой девочки с густой копной волос, которая бежала на руки к маме. Обнимала ее, целовала и говорила, как любит.

Затем зеленый велосипед, что стоял на зеленой лужайке. И желтое платье, которое развивалось за бегущим ребенком.

Распределяющая шляпа, которую одевали одиннадцатилетней ученицы на голову. И старый голос: “Гриффиндор!”.