My December (СИ)

Так было в миллиард раз проще, чем если бы она стала думать. Стала бы осмысливать что-либо.

Но ведь когда-то придется это сделать. Когда ее выпишут из больничного крыла и отправят на занятия, которые начнутся после каникул.

Что тогда будет, она не знала. Лишь представляла, как, держа в руках порванное платье, цвета бушующего моря, идет по длинным коридорам. Которые будут бесконечными. Которые будут тянуться так долго, что она успеет обдумать все то, что и не хотелось бы.

Пройдут, наверное, сутки, когда она дойдет туда, куда не хотелось бы. Продиктует старый пароль, который отдаленно промелькнет в ее сознании. Зайдет в гостиную, где будет мирно гореть камин, где тепло охватит полностью.

И тогда, наверное, она впервые заплачет. Когда поток слез выльется из глаз, бурлящим океаном.

Просидит на диван не час и не два. А до тех пор, пока не зайдет Ленни и не скажет, что пора завтракать. Не отведет ее вниз, заботливо усаживая за стол. Не заставит есть одну ложку за другой.

И она будет пережевывать еду, не чувствуя вкуса. Не чувствуя абсолютно ничего.

И, наверное, Ленни будет что-то говорить ей. Но она, конечно же, не услышит и слова, потому что ноги будут нести туда, в их Башню. В его комнату, где, зарывшись в его простыни, станет вдыхать запах шоколада.

А пока — она всего лишь лежала в больничном крыле, завернувшись в теплое одеяло.

— Герм, я же знаю, ты слышишь меня. Герм, мы же договорились. Если ты не сделаешь то, что я говорю…

— Ты не прочитаешь мне его письмо, — стеклянный взгляд остановился на лице, которое стало противным за эту неделю.

— Правильно. Молодец. А теперь вставай.

Ленни заботливо наклонился, приподнимая подушку.

— Вставай, Гермиона.

Она, оперевшись о локти, привстала, облокотившись о заднюю часть кровати. Парень улыбнулся, доставая поднос, где стояла тарелка с кашей, яблоко и стакан воды.

— Это твой завтрак.

Она пробежалась глазами по еде и отрицательно покачала головой, когда он поставили все это ей на колени.

— Что? — устало спросил Ленни, кивнув.

— Это слишком много.

— Много? — громко воскликнул он. — Это меньше, чем может съесть трехлетний ребенок.

— Я не хочу.

Ее ладонь уперлась в поднос и отодвинула его в сторону. Она прикрыла глаза, склонив голову к бортику кровати.

Она снова хотела спать.

— Гермиона! — он дернул ее за плечо. — Не начинай! Здесь три ложки каши и одно яблоко!

— Мне все равно, — она ударила по его запястью, вновь прикрывая веки.

Сонливость посещала ее даже чаще, чем тишина, потому что последняя стала покидать ее.

Почему-то. Зачем-то.

И мешал этому Ленни, который чуть ли не сутки напролет сидел с ней, будто прикованный. Он даже остался здесь на каникулы, чтобы быть с ней.

А лучше бы уехал.

Тогда, может быть, она умерла от голода или тишины.

— Ты опять за свое? Мы договаривались, — зло.

Вздохнув, она устало смотрит на бледное лицо Ленни.

И не надоело ему сюсюкаться с ней?

Хотя он был находкой для Дамблдора и мадам Помфри, потому что он оставался единственным, кому удавалось впихивать в нее таблетки и кое-как кормить едой.

— Покажи мне его сначала.

— Что?

— Покажи письмо.

Он устало протер глаза, будто все это стоило ему невероятных усилий. На деле, так и было. Потому что это походило на общение с умственно отсталым, немым или глухим.

Она стала растением. Таким чахлым растением, которому вообще плевать на то, что творится вокруг. Оно, вроде бы, и растет, но так вяло, что хочется сорвать его, чтобы зацвело другое, красивое.

И она бы с радостью завяла насовсем, но ей попросту не давали этого сделать.

— Вот оно, — Ленни достал его из своей сумки, в которой носил разные вещи, вроде сменной одежды или личных принадлежностей.

Он даже спал здесь, на другой койке. Выходил только в Большой зал, чтобы поесть, а затем принести еду и ей. Иногда заходил в библиотеку, читал книги и нес ей их стопками.

И ни одна еще не не была ею открытой.

— Видишь? — он покрутил в пальцах небольших размеров листик. Развернул, тыкнув пальцем в надпись “Драко” и сразу же закрыл, когда ее глаза загорелись живым блеском.

— Вижу.

— Ешь. Сейчас же.

Она проследила за тем, как нить ее жизни складывают в темную сумку и с грустью посмотрела на стоящую перед ней еду.

— Ладно.

Подняла ложку, окунала в кашу. Поднесла ко рту, пережевала, проглотила. Еще раз, а затем — еще.

И хоть бы какое-то ощущение, кроме того, что жуешь пластилин.

— Письмо, — тонкая рука вытянулась вперед.

— Яблоко, — он протянул ей небольших размеров фрукт с красивым красным цветом. — Смотри, какое сочное.

А у нее уже почти распирало живот от тех ложек каши.

— Я наелась.

— Нет, — с силой положил яблоко в ее раскрытую ладонь, закрыв фрукт пальцами. — Ешь.

— Ладно.

Откусывает маленький кусок, проглатывает. Еще один, а потом — еще.

И снова — никаких ощущений, будто воздух скушала.

— Теперь ты дашь мне письмо? — девушка выкинула огрызок в урну.

— Теперь — да.

Легкая улыбка появилась на его усталом лице, будто он был очень горд с собой.

Да уж, заставить ее съесть хоть ложку — уже было достижением.