Мы долгое эхо друг друга (сборник)

Кафе называлось, как странная птица, —
                                           «Фламенго».
Оно не хвалилось огнями,
оно не шумело.
Курило кафе
и холодную воду
          глотало…
Была в нем гитара.

Ах, какая была в нем гитара!

Взъерошенный парень
          сидел на малюсенькой сцене.
Он был непричесан, как лес,
неуютен, как цепи.
Но в гуле гитары
          серебряно
                                слышались трубы, —
с таким торжеством
он швырял свои пальцы
на струны!
Глаза закрывал
          и покачивался полузабыто…
В гитаре была то ночная дорога,
то битва,
то злая веселость,
а то
колыбельная песня.
Гитара металась!
В ней слышалось то нетерпенье,
то шелест волны,
то орлиный
          рассерженный клекот,
зубов холодок
и дрожание плеч
          оголенных.
Задумчивый свет
и начало
          тяжелого ритма…
Гитара
смеялась!
Гитара со мной
          говорила.
Четыре оркестра она бы смогла переспорить.
Кафе называлось,
          как чья-то старинная повесть, —
«Фламенго».
Дымило кафе
и в пространстве витало…
А парень
          окончил играть
и погладил гитару.
Уже незнакомый,
уже от всего
          отрешенный, —
от столика к столику
с мелкой тарелкой
пошел он.
Он шел,
          как идут по стеклу, —
                    осторожно и смутно.
И звякали деньги.
И он улыбался чему-то.
И, всех обойдя,
к закопченной стене притулился…
Я помню,
я помню все время
                     того гитариста!
Я чувствую собственной кожей,
как медленно-медленно
в прокуренном напрочь кафе
          под названьем «Фламенго»
на маленькой сцене
я сам коченею от боли.
Негромко
          читаю
                    стихи,
Улыбаюсь.
А после
шагаю один
          посредине растерянной ночи,
От столика к столику.
Так вот.
С тарелочкой.
Молча.

Любовь настала

Как много лет во мне любовь спала!
Мне это слово
                    ни о чем не говорило.
Любовь таилась в глубине,
она ждала —
и вот проснулась
                    и глаза свои открыла.

Теперь не я пою —

                    любовь поет.
И эта песня в мире эхом отдается.
Любовь настала так,
как утро настает,
она одна во мне
и плачет и смеется.

И вся планета

                    распахнулась для меня.
И эта радость, будто солнце, не остынет.
Не сможешь ты уйти
от этого огня,
не спрячешься, не скроешься,
любовь тебя настигнет.

Как много лет во мне любовь спала!

Мне это слово
                    ни о чем не говорило.
Любовь таилась в глубине,
она ждала —
и вот проснулась
                    и глаза свои открыла.

Ноктюрн