Мы, домовые

– Просыпается, ахти мне, просыпается! Ах, держите его, держите! Сверзится! – заголосила Минодора Титовна. – Об асфальт треснется! Тут ему и конец!

Цепкие лапы ухватились за шерстку Евсея Карповича. Это было неприятно. Домовые вообще не любят прикосновений, разве что в детстве, когда мамка тетешкает маленького. А тут прикосновения были злодейские – чуть доброхоты половину шкуры не выдрали.

Он ярости, не иначе, взялись силы – Евсей Карпович открыл глаза и обнаружил себя на заснеженном подоконнике. Внизу было пространство для долгого полета – семь этажей. Его втянули обратно в окошко, уложили поудобнее и стали расспрашивать – что да как. Он молчал – язык во рту не поворачивался, да и неловко было. Вся эта суета сильно его раздражала. Особенно неприятно было, что Якушка сбегал за Матреной Даниловной. И она, видя перед собой прославленного Трифона Орентьевича, рассказала все подряд, упомянула и струнки, что натянулись между лежащим без сознания домовым и компьютерным экраном.

– Врет, – хотел было возразить Евсей Карпович, но голос не слушался. Он сколько ночей провел за компьютером – никаких струнок не замечал.

– Не кикимора ли в машинку забралась? – спросил Акимка. – Не она ли соки сосет?

– Впервые слышу, чтобы кикимора струнки из себя выпускала, – отвечал Трифон Орентьевич. – Но кто-то там точно засел.

– Так выманить же надо! И погнать пинками!

– А как?

– На живца, – вдруг сказала Матрена Даниловна. – Коли надобно – я в живцы пойду!

И тут Евсей Карпович содрогнулся – да так содрогнулся, что едва обратно в приоткрытое окошко не улетел. Хорошо – его в шесть лап все еще держали…

* * *

Трифон Орентьевич, так уж вышло, до сих пор дела с компьютерами не имел. Квартира, где он жил в подручных при собственном деде, принадлежала старому чудаку, который новомодную технику презирал. Мартын Фомич замаялся чинить его древний утюг и кофемолку – ровесницу хозяина. Зато старик насобирал неимоверное множество книг. Среди них Трифон Орентьевич отыскал и английские учебники. Он был единственный из городских домовых, умевший кое-как объясниться по-английски. Поэтому, когда его подвели к компьютеру, он узнал на мониторе некоторые знакомые слова и обрадовался.

Но что делать с этими словами дальше – он понятия не имел.

Рядом стояла женушка Маланья Гавриловна и смотрела на мужа с обожанием. Вот только допусти малую оплошность – что с этим обожанием сделается? А?

Трифон Орентьевич прошелся перед монитором взад-вперед, почесал в затылке. Прочие взирали на него с трепетом: еще бы, не всякий день увидишь, как мастер за дело берется.

– Откуда струнки тянулись? – спросил он, уверенный, что эти сведения совершенно бесполезны. Однако что-то же нужно было говорить.

– Отсюда, и отсюда, и отсюда, – показала Матрена Даниловна. – И вот отсюда.

– Сколько их было-то?

– А много. Как нитяная бахрома на скатерке.

– И как натянуты?

– Сильно натянуты. Аж дрожали, – вспомнила Матрена Даниловна страшноватую картинку. – И Евсея Карповича держали тут, тут и вот тут.

Трифон Орентьевич покосился на Акимку с Якушкой, которые ждали от него неизреченной мудрости.

– Давай-ка, бабушка Матрена Даниловна, сделаем чертеж!

На Денискином столе много было всякого добра, в том числе и стопка бумажных листков – самому себе напоминалки писать. Была там и вещица, с которой никто из местных домовых дела не имел, а вот Трифон Орентьевич у хозяина ее видел и смысл ее понимал. Это был механический карандаш, из которого он, будучи еще Тришкой, извлекал куски грифеля для изучения английского языка. И теперь он очень гордо это проделал, а Малаша даже подбоченилась: мой-то каков!

Трифон Орентьевич велел Матрене Даниловне вообразить, будто перед ней компьютерный экран, от которого тянутся струнки, и понаставить точек, откуда они растут. Домовиха сосредоточилась и принялась тыкать грифелем в бумажку. Дело это для нее было непривычное, она умаялась, словно целое ведро разбежавшейся по кухне картошки в кучу собирала.

Акимка и Якушка уставились на ее творчество и пришли в некоторое смятение. Изображен был продолговатый, дыбом торчащий силуэт с небольшим утолщением сверху и каким-то округлым расширением снизу. Трифон Орентьевич тоже малость смутился. Зато Маланья Гавриловна преспокойно взяла бумажку и объяснила, что изображен-де некто, имеющий голову, и в длинном балахоне, клубящемся у ног. Возражать ей не стали – тем более, что она, скорее всего, была права.

– Нет, это не кикимора, – сказал Трифон Орентьевич. – Кикимора, сказывали, тоща и костлява, а это – гладенькое.

– Еще бы не гладенькое, – буркнул Акимка. – Все соки из нашего Евсея Карповича высосало!

Трифон Орентьевич задумался с таким умным видом, что все присмирели.

Логически рассуждая, Матрена Даниловна видела струнки в полумраке или вообще в темноте – при солнечном свете они были бы незаметны. Значит, коли хочешь за них уцепиться, изволь ночевать возле компьютера.