Мы дрались против «Тигров»

– Со мной лично был такой случай. Чего только не случается на войне… Иногда думал о себе, что я уже обстрелян, насквозь пропитан пороховым дымом, не кланяюсь каждой пролетающей пуле, прошел огонь, воду и медные трубы, считаюсь матерым воякой, сват министру, кум королю и сам черт мне не брат. Но случается, что и таких черт может попутать. Ни с того ни с сего «душа в пятки уходит», становится неспокойно на сердце и с трудом получается сдерживать страх. Было это под Золочевом. Мою батарею придали в поддержку пехоте, наступавшей на Львов. Закрепились на северо-западной окраине Золочева, отразили атаку немецкой пехоты и бронетранспортеров. То ли это был отвлекающий маневр немцев, то ли они пытались какую-то нашу часть обойти и неожиданно наткнулись на нас, но мы их атаку отбили. И вдруг наступила тишина. После грохота боя внезапно наступившая тишина кажется оглушающей, аж в ушах звенит. Немного попозже мы услышали, что где-то вдали идет бой. А на нашем участке тишина сперва насторожила, а потом обеспокоила. Я послал разведчиков выяснить обстановку. Вернувшись через некоторое время, разведка сообщила, что ни немцев, ни пехоты, которую мы должны поддерживать своим огнем, не обнаружили. Снялась пехота, и в известность нас не поставила! А немцы могут появиться здесь в любую минуту. Я не только обеспокоился, но и скажу прямо – испугался. Опытные фронтовики всегда боятся тишины на передовой. Когда идет бой, все ясно, противник там, ты здесь. А когда тишина… Какая каверза таится за ней? Откуда ждать удара? Какими силами? Наши противотанковые пушки и так легко уязвимы, а без пехотного прикрытия – вдвойне. Появятся немцы с флангов или с тыла, не то что орудие развернуть не успеешь, сошники не выдернешь, как весь расчет перебьют! Не зря нас «смертниками» называют.

Так вот – тишина. Противника перед нами нет. Наши машины, без которых мы орудия не перевезем, далеко отсюда – в укрытии. А тут еще десятки ящиков со снарядами. Связи нет, кабель перебило. Радистов вместе с рацией еще вчера прямым попаданием снаряда разорвало на куски. Приказа нет. Вся ответственность за батарею, за людей – на мне, и почувствовал себя в этот момент я как-то неуютно. Так одиноко… Считайте, что я смалодушничал. На батарейцев своих посмотрел, и жалко мне ребят стало… Сколько своих товарищей, своих солдат я уже потерял за два года войны. А почти все бойцы на батарее мальчишки девятнадцатилетние. А тут не окружением «пахнет», просто вскоре уничтожат нас, а в полковых списках напишут – «пропали без вести»…

Принимаю решение: затворы и панорамы с орудий снять и закопать, ящики со снарядами спрятать в стоящем неподалеку сарае, а орудия бросить в овраге и замаскировать ветками! Так и сделали.

Добрались до своих, которые отошли на пять километров(!), и я доложил командиру полка о случившемся. Глянул он так, что у меня мороз по коже прошел.

– «Орудия бросил! Под трибунал захотел?! Марш на передовую, в пехоту, и без матчасти не возвращайся!» Взял я своих батарейцев, и отправились мы в окопы к пехоте. Думал, что пропаду от стыда, с досады и злости на себя. Ну меня-то ладно. Виновен я. А батарейцы мои в чем виноваты, что я, их командир, в дезертиры записал? И залегли мы вместе с пехотой в траншеях и двое суток отражали немецкие атаки. Стрелять из винтовки с одной действующей рукой было непросто, но быстро приспособился. Я молил Бога, чтобы меня убило, совесть меня замучила, я хоть и не людей бросил, а орудия, но все-таки… Через два дня немцы стали отходить, бросая свою технику. Как ошпаренный, побежал я к тому месту, где свои орудия оставил. Глазам своим не поверил – стоят милые, им хоть бы хны. На радостях я стал пушки целовать. Выкопали мы затворы, почистили, ящики со снарядами из сарая вынесли и пошли наступать вместе с пехотой, уже при орудиях. Солдаты мои понимали, почему я принял решение оставить пушки, и знали, что я рисковал своей честью и головой. Все солдаты подошли ко мне, и парторг батареи сказал: «Товарищ капитан. Спасибо вам, если живыми останемся, детям своим о вас расскажем…»

Спустя много лет я понял, что командир полка Человеком был. Человеком с большой буквы. Он видел меня раньше в боях и знал, что трусом я не был.

Хлебнул он на войне, много перевидел и знал, что человек не железо, и нервы его не из стали сделаны. Бывает, дрогнет человек и согнется от усталости, перенапряжения, постоянного ожидания смерти. А у нас чуть-что, его перед строем под дулами автоматов ставят, в назидание, чтобы другим неповадно было.

А ему уверенность в себя внушить надо, выпрямиться надо помочь.

Сколько людей погибло без ума и без нужды. Без оружия, необученных и необстрелянных в «мясорубку войны» бросали, под гусеницы немецких танков, лишь бы дыру заткнуть, чтобы эти танковые гусеницы в раздавленных человеческих телах, в их крови забуксовали. За свою собственную вину и тупость, за халатность начальники чужими жизнями расплачивались.