Мы и наши невзгоды

Сложные вопросы нашей бедовой истории и действительности всегда мучили меня. Не находя окончательного ответа и объяснения. Видимые события и причинно-следственные их основания по жизни принимались на уровне общих объяснений и суждений, т. е. поверхностных, присущих не только мне, но и подавляющему большинству людей. Эти суждения и понимания не добирались до начал и корней событий. По-настоящему они меня никогда не устраивали и подсознательно требовали глубины, на поиски которой до поры я не был готов. Застарелость вопросов и скрытых за ними проблем не давали покоя сознанию и мышлению. Всё видимое и ощутимое уже было людьми описано и объяснительно исчерпано на этом поверхностном уровне.

И вот в знаниях и сознании созрел и потребовался энергичный бросок в принципиальную новизну и крутую необычность взгляда на традиционную действительность, на неординарность и сверхоригинальность раздумий и суждений. Нашим руководящим принципом, естественно, стала боль за Отчизну, некогда великую страну – империю, превратившуюся во второразрядную страну силой коварной судьбы, внутренними и внешними врагами, но всё ещё сохраняющую свои потенциалы. Впереди напряжённого мышления путеводно шла эта боль. Предстоит сказать о трудном, мучительном долге перед Отечеством, потому что надо было вытащить на свет обсуждения нелицеприятные и унизительные события своей истории; предстояло сказать о сложной запутанности её факторов и явлений, особенно негативных, где автору не всегда удавалось найти «правую сторону»; предстояло также сказать, может быть, не скромно, но вынужденно по необходимости о своих принципах и приёмах необузданного мышления, неотвратимого в поиске истин. Отсюда же и смелость, искренность и радикализм мыслей и суждений.

Главнее всего предстояло сказать о том. что решение проблем не сдвигается с места, а напротив обостряется, потому и не удаётся удержать крик души: «Почему»? Я обязан сказать всё, что вижу, что лежит у меня на сердце как итог пережитого, перечувствованного, передуманного, так как мучает чувство боли за Россию. Реализуются закоренелые задумки. Новая постановка и содержание вопроса по-новому позволяет взглянуть на кладезь несуразиц и бед. В действии расправляется и разворачивается содержание сакрального долга перед Родиной.

Эта сакральность освятила автору путь одиночества, тишины, вдохновения, которые и предстали в качестве творческого резервуара и ёмкости. Целенаправленный и свободный творческий процесс стал возможным и востребованным. Очень справедливо сказал Федотов Г.: «Настоящий человек рождается в тишине одиночества, а не в гаме принудительной социальной активности». «Самостоятельно мыслящий человек всегда обречён на пожизненное одиночество» [Победоносцев К.]. Особенно ценными, что рождает тишина, являются две вещи: прорывы вдохновения и прозрения. Последнее пронизывает как иглой в единый смысл, приходящий разом, вдруг из разрозненных сутей нескольких слоёв прожитых обстоятельств. А вдохновение прорывает мысль в невременье. Считаю, что в тишине и уповании и состоит моя крепость.

Известно, жизнь протекает не сплошной массой событий, факторов и фактов, а как бы поочерёдно, по мере их включения, возбуждаемого мелкими и автономными психосгустками на психическом «плато». И потом через время наступает их объединение единым смыслом, прошивая всех их как иглой. Психика тоже сразу вся не погружается во всех своих напрвлениях, а как бы фрагментарно и постепенно. Чтобы задействовать её всю сразу, нужно немалое напряжение желания и воли в тишине. Нигде человек не уединяется так спокойно и безмятежно, как в своей собственной душе. Лёгкость притекает из душевной благоустроенности [М. Аврелий]. Моим строительным материалом является «Слово». Поиск слов и их соединений в смыслы сильно облегчается вдохновением. Спрашиваю себя – откуда же пришли все мои слова, тысячи слов и мыслей, которые записаны в моих восьми книгах? Думается, из материальности и духовности моих планов деятельности.

Отдельно стоит сказать о своём творческом процессе как о независимом и необузданном дерзании, хотя оно и немыслимо без упорного созерцания задуманной идеи-цели, без внутренней тишины и радости. Рассуждения и творчество притягивают из Космоса энергию и тем обретают силу. Познание есть классическое творчество. Именно к нему я и стремлюсь всю сознательную жизнь. Я согласен и наследую Рене Генона, который стёр свою индивидуальность – в своих трудах, не связывал себя с доктриной, не срывался ни на полемику, ни на эмоции, ни на самоутверждения. Огромными резервами здесь является не познанная событийность->незадействованность всей психики->непознанность самого человека.